Рабство это: Недопустимое название — Викицитатник

как помочь человеку, попавшему в рабство

Тема торговли людьми касается каждого, говорит координатор программ фонда «Безопасный дом» и программы JewelGirls Вероника Антимоник. Узнать, сколько рабов работает конкретно на вас, помогает счетчик рабства.

В фонде предпочитают использовать выражение «торговля людьми», потому что слово «рабство» ассоциируется с давними временами и кажется, что проблема не имеет к современным людям никакого отношения. На самом деле это не так: сейчас на планете рабов больше, чем когда-либо в истории человечества.

Что такое современное рабство

По данным австралийской организации Walk Free Foundation, сейчас в мире около 40 млн человек находятся в рабстве, из них почти 800 тыс. человек — в России. Чаще всего жертвами торговли людьми становятся женщины и дети: они составляют более 80% всех пострадавших. Каждый год, по словам Вероники, из России вывозят от 30 до 60 тыс. женщин и детей с целью сексуальной эксплуатации.

Помимо такого рода эксплуатации к торговле людьми относится принудительный труд, принуждение к попрошайничеству, принудительная торговля органами, принудительное усыновление и удочерение (когда ребенка берут из детского дома с целью сексуальной эксплуатации, а потом возвращают), браки в целях эксплуатации и принуждение к суррогатному материнству. В Индии, рассказывает Антимоник, существуют целые клиники-заводы, где живут суррогатные матери.

Торговля людьми ежегодно приносит около 150 млрд долларов. Но не всегда человека эксплуатируют ради прибыли.

Часто это делается ради экономии: рабу можно не платить зарплату и даже «повесить» на него мифические долги. Человек, находящийся в рабстве, достаточно напуган, чтобы согласиться практически со всем.

Как человек становится рабом

Важно понимать: если человеку не платят зарплату, но при этом он может свободно уйти и написать жалобу в трудовую инспекцию, например, это не рабство. Один из явных признаков рабства – лишение свободы перемещения, лишение документов и связи с близкими.

Торговля людьми состоит из нескольких этапов: вовлечение, транспортировка, эксплуатация. На первом этапе – вовлечении — происходит вербовка (все чаще — в онлайн-пространстве), когда человек верит ложным обещаниям и добровольно соглашается на какую-либо работу. Вербовка основана на обмане, но первый шаг жертва делает сама. Благодаря этому первому согласию на нее впоследствии проще оказать давление. Существует мнение, что людей для продажи похищают, но это, по словам Антимоник, миф.

Фото: pixabay.com

Транспортировка бывает не всегда, она зависит от спроса на тот или иной вид труда. Кроме того, чем дальше от дома, тем проще человека контролировать – в чужой культуре, без знания языка и возможности связаться с родными он станет слабее и быстрее подчинится.

Эксплуатация – главная цель торговли людьми. Для ее достижения применяют угрозы, долговую кабалу, ложные обещания, изъятие документов, удержание зарплаты, переработки, ограничение сна, еды, питья, свободы перемещения и общения.

Угрозы и долговая кабала – самые распространенные методы. Когда человек понимает, что его обманули и хочет уйти, ему могут сказать: «Да, хорошо, но ведь мы уже потратили на тебя деньги. Отработай долг и иди». Человек соглашается, но с этого времени его долг будет только расти: сюда могут добавляться долги за жилье, еду, медицинскую помощь и многое другое. Таким образом, получается долговой снежный ком, выбраться из которого практически невозможно.

Угрозы могут применяться не напрямую к жертве, а к ее родным. Как правило, страх за близких парализует человека, и он оставляет попытки сбежать.

Кто может находиться в рабстве

Основные причины торговли людьми — бедность и военные конфликты. Часто в группе риска оказываются выпускники детских домов, люди с инвалидностью и освободившиеся из мест лишения свободы.

Среди мест, где может использоваться труд по принуждению, Вероника Антимоник называет развлекательные заведения, караоке-клубы, бары со стриптизом и консумацией (общение с гостями клуба). Часто в таких местах девушек принуждают к оказанию сексуальных услуг.

Бывает, что заведение страхует себя и заключает с девушками контракты на другой, легальный вид работы. В таком случае у них все чисто, но когда девушка куда-то выезжает, она никак не защищена. Часто такие девушки хотят уйти, но не знают, куда пойти.

Фото: pixabay,com

Автомойки и автосервисы – еще одна сфера, где часто нарушаются права человека, рассказывает Антимоник. У «Безопасного дома» был подопечный, который семь месяцев жил и работал на заправке и автомойке на трассе. Он плохо говорил по-русски, а когда пытался обратиться за помощью, никто не обращал на него внимания. Наконец он уговорил какого-то водителя дать ему телефон, позвонил маме в Армению и рассказал, что с ним происходит. Его спасли.

Также среди «рисковых» мест — небольшие продуктовые магазины. Антимоник приводит в качестве примера магазин в Гольяново, который стал символом бездействия российских властей в борьбе с торговлей людьми. Уже несколько раз в отношении его владельцев возбуждались уголовные дела, но магазин продолжает работать. Его называют «рабовладельческим хозяйством в Москве» и пишут о нем репортажи.

Чаще всего принудительный труд применяется в небольшом теневом бизнесе. В крупном сетевом бизнесе тоже могут быть случаи рабства, но их сложнее заметить.

Как помочь человеку в рабстве

Люди могут годами оставаться в рабстве, как это было в том же магазине в Гольяново. Часто люди очень долго не осознают, что стали жертвами торговли людьми, и до последнего верят, что их просто обманули. Более того, они могут винить в этом самих себя. Их родственники также годами могут не знать о проблеме, потому что рабов заставляют поддерживать легенду.

В России существует статья 127.1 УК РФ «Торговля людьми» и статья 127.2 «Использование рабского труда». Они существуют давно, но работают, по словам Вероники, плохо, в том числе из-за того, что нет закона, который бы давал определение, предполагал назначение национального координатора, прописывал план действий по решению проблемы на государственном уровне, распределял задачи между организациями и ведомствами и определял выделение средств из бюджета. Именно поэтому, по словам Антимоник, полиция не всегда реагирует на случаи торговли людьми.

Если вы подозреваете, что человека могут принуждать к труду, всегда есть смысл поговорить с ним: спросить, откуда он, давно ли здесь работает, есть ли у него трудовой договор, соблюдаются ли договоренности по отношению к нему, как с ним обращаются. Если он мигрант, можно спросить, есть ли у него необходимые документы.

«Скорее всего, никто сразу не признается, но если вы затронете эту тему и покажете человеку, что ему могут помочь, это будет уже хорошо», — говорит Антимоник. Не нужно идти напролом, тем более если видите, что рядом есть агрессивно настроенные люди. Нужно постараться наладить контакт с человеком. Главное, чтобы у него самого было желание спастись.

Часто человек, оказавшийся в рабстве, не знает, куда ему пойти даже в случае освобождения, и потому ничего не делает. В таких случаях, советует Антимоник, нужно распечатать памятку с телефонами и адресами, где можно переночевать, пообедать и получить дальнейшую помощь. Такие памятки делали, например, служба помощи «Милосердие» с адресами в Москве и благотворительная организация «Ночлежка» в Санкт-Петербурге.

Иногда завести разговор с человеком может быть сложно, потому что рядом будет находиться контролирующий человек. Тогда можно быстро и незаметно положить памятку ему в карман. Лучше всего, по мнению Вероники, задавать минимум вопросов, а просто дать человеку информацию и, как следствие, возможность спастись.

Фонд «Безопасный дом» с 2013 года помогает людям, пострадавшим от торговли людьми. Его основали Елена Тимофеева и Вероника Антимоник, которые с 2003 года работают в сфере предотвращения торговли людьми. Они участвовали в проекте Международной организации по миграции (IOM), благодаря которому появился первый и единственный реабилитационный центр для пострадавших от торговли людьми. С 2009 года Елена и Вероника стали создавать превентивные программы и помогать пострадавшим. Специалисты фонда проводят консультации, тренинги и супервизии для разных специалистов по теме насилия и торговли людьми. Ежегодно фонд помогает примерно 70 жертвам, пострадавшим от торговли людьми, и нескольким сотням человек из групп риска.

Подписывайтесь на канал АСИ в Яндекс.Дзен.

Больше новостей некоммерческого сектора в телеграм-канале АСИ. Подписывайтесь.

Свобода — это рабство

Oxana Timofeeva. Freedom is Slavery

 

Оксана Тимофеева (старший преподава­тель ЕУСПб; старший научный сотрудник ИФРА­Н, кандидат философских наук) [email protected].

УДК: 326.3+321.01+141.5

Аннотация:

В статье представлена оригинальная интерпретация гегелевской диалектики раба и господи­на в ее отношении к различию между челове­чес­ким и нечеловеческим, а также к категории живых мертвецов. Анализу подвергаются различные социальные и культурные феномены — от гаитянских зомби до современного черного рынка рабов (торговля людьми и т.д.), дающие материал для размышлений о парадоксальной эмансипаторной силе нечеловеческих форм и условий труда.

Ключевые слова: рабство, свобода, диалектика, негативность, нечеловеческое, зомби

 

Oxana Timofeeva (EUSP, assistant professor; IPHRAS, senior research fellow; PhD) [email protected].

UDC: 326.3+321.01+141.5       

Abstract:

The paper presents an original interpretation of Hegel’s master and slave dialectics as it relates to the human/non-human distinction and the category of the undead. It analyzes various social and cultu­ral phenomena, from Haitian zombies to the contemporary «black market» of slaves (human traf­ficking, etc.), and reflects upon the paradoxically eman­cipatory force of non-human forms and conditions of labor.

Key words: slavery, freedom, dialectics, negativity, non-human, zombie

 

 

Черный рынок

По данным доклада «Глобального индекса рабства» за 2014 год, в современном мире насчитывается приблизительно 35,8 миллиона рабов. 61% от этого числа работают в Индии, Китае, Узбекистане, Пакистане и России. Число людей, находящихся в рабстве в современной России, — более одного миллиона [The Global Slavery Index 2014]. Подневольный труд используется почти во всех странах, включая самые благополучные.

Это уже второй доклад, опубликованный международной правозащитной организацией «Walk Free Foundation», которая была основана в Австралии в 2010 году и с тех пор занимается борьбой с современными формами рабства. Первый был обнародован в 2013 году и сообщал всего лишь о 29,8 миллиона [The Global Slavery Index 2013]. Среди причин резкого увеличения этого чис­ла — не только совершенствование технологий сбора статистических данных (а это очень сложное дело), но и рост армии беженцев из стран Ближнего Востока в связи с военным кризисом. Очевидно, что разгоревшаяся сегодня вой­на — которую уже невозможно локализовать, привязать к каким-то отдельным регионам, война, которая со скоростью капитала пересекает границы государств, — обратит в рабство еще очень много людей: беженцев, мигрантов, жителей разрушенных, заброшенных территорий или просто бедняков. 

Разумеется, в отчетные материалы входят только те, кого «посчитали». Реальное же количество рабов в мире установить невозможно, поскольку речь идет о незаконной деятельности, в которую вовлечены самые разные агенты — от мелких сутенеров до представителей властных структур, покрывающих торговлю людьми или использование принудительного труда, в том числе и в промышленных масштабах. Рабство выгодно: каждый человек, который трудится по принуждению, под страхом смерти или побоев, за ночлег или за еду, не получая платы, приносит огромную выручку тому, кто лишил его свободы. Как свидетельствуют исследования, проведенные Международной организацией труда (МОТ), фактическая доля прибыли от применения рабского труда неуклонно растет, но этот теневой аспект мировой экономики не отражается в официальной статистике. Ежегодный общий доход, приносимый рабами, составляет более 150 миллиардов долларов (большая часть из которых, 99 миллиардов, приходится на секс-индустрию) [ILO 2012].

Принудительный, подневольный, неоплачиваемый труд используется в стро­ительстве, промышленности, добыче полезных ископаемых, в сельском хозяйстве, в частных домохозяйствах. Дети из бедных семей продаются в сексуальное или военное рабство, на конвейерное производство или в качестве домашней прислуги [ООНb]. Надежным билетом в рабство, часто приобретаемым в обмен на деньги и документы, является нелегальная миграция или переезд малоимущих в крупные города в поисках лучшей жизни. Людей похища­ют, берут за долги, обменивают, продают и перепродают; перевозят из города в город, из страны в страну, с континента на континент в автобусах, контейнерах, коробках, шлюпках; держат в подвалах, на складах, в нежилых поме­щениях — «в нечеловеческих условиях», как часто подчеркивают журналисты [Левин 2014].

Казалось бы, такой чудовищный скандал — и, однако, обсуждение современного рабства не выходит за рамки правозащитного дискурса, как если бы речь шла о каких-то единичных случаях, о пережитках прошлого, о досадных недоразумениях, а вовсе не о набирающей обороты разветвленной глобальной системе подневольного труда. Мы живем в мире, официально покончившем с рабством. Мы все об этом знаем. Последней страной, отменившей рабство, стала Мавритания в 1981 году. Как гласит принятая Генеральной Ассамблеей ООН статья 4 Всеобщей декларации прав человека 1948 года: «Никто не должен содержаться в рабстве или в подневольном состоянии; рабство и работорговля запрещаются во всех их видах» [ООНа].

Анализируя глобальный индекс рабства, правозащитная экспертиза сравнивает количественные показатели разных стран, у каждой из которых свои собственные способы обходить или нарушать этот универсальный запрет, свой «состав преступления» и своя мера пресечения или ответственности: современное рабство не вполне осознается в качестве всеобщей мировой проблемы. Рассматриваемое как нарушение морального и юридического закона, оно локализуется в разных точках криминального мира и таким образом полностью уходит из поля социальной репрезентации: ему уделяется ровно столько внимания, сколько и другим незаконным проявлениям насилия. Однако, в конечном счете, суть дела не в том, что закон преступается, а в том, что это преступление являет изнанку закона или даже его истину (истину, которая не признается, подвергается отрицанию). По ту сторону морали и права, моральных обычаев и юридических норм отдельных стран рабство становится неограниченным тотальным фактом мировой экономики. Более того, в некотором смысле рабство ее системно фундирует.

Рынок рабов в буквальном смысле уже был «черным», когда еще был «белым»: со времен Великих географических открытий, когда корабли с рабами из Черной Африки прибывали через Атлантику в европейские колонии на Карибские и Антильские острова, и до недавнего момента, когда резиновые шлюпки с африканцами, иногда уже мертвыми, стали прибиваться к острову Лампедуза, одному из традиционных перевалочных пунктов мигрантов на пути в Евросоюз [BBC 2015], этот рынок лишь изменил свой юридический статус и таким образом как бы окончательно окрасился в цвет своего товара. Ставший всецело «черным», криминальным, рынок рабов пересекается с двумя другими — торговлей оружием и наркотиками. Масштабы оборота денег, товара, жизни и смерти в рамках этого «черного» треугольника таковы, что вся законопослушная «белая» рыночная экономика кажется надстройкой к непрозрачному для статистики базису, совокупностью механизмов отмывания его прибылей или же попросту его декорацией, ширмой, завесой.

Что, если современное общество, мыслящее себя в парадигме эмансипации, верящее в возрастание степеней своих свобод и шаг за шагом расширяющее область распространения своих прав, на деле до сих пор устроено по принципу пирамиды, в основании которой — не множество наемных работников, а невидимая, черная, анонимная масса лишенных человеческого статуса (или никогда не имевших его) рабов? Представители этой страты нередко обретаются буквально ниже уровня земли: где-то между подпольем и подземельем, в подвальных или полуподвальных помещениях располагаются нелегальные публичные и игорные дома, организуются использующие рабский труд цеха и фабрики, селятся мигранты, на жестокой эксплуатации которых основывается материальное богатство принимающих стран. Через эти норы, бункеры, могилы прорастает мощная корневая система современного капитала.

«Основным началом демократического строя является свобода» [Аристотель 1983: 570] — это высказывание Аристотеля, без сомнения, верно не только для современной ему афинской демократии, но и для современной нам демократии либеральной. Среди различий между этими системами указывают как на то, что в одной власть народа осуществляется напрямую, а в другой — через представительство, так и на то, что афинская демократия была рабовладельческой: осуществляющий напрямую власть народ состоял из свободных граждан, в число которых не входили многочисленные рабы, — тогда как либеральная демократия преодолела рабство и признает свободными гражданами всех людей. И, однако, как мы видим, слово «преодолела» — не самое здесь подходящее.

Марксистский анализ динамики производительных сил и производственных отношений, или отношений собственности, в ту или иную эпоху лежит в основании широко распространенной прогрессистской оптики, в соответствии с которой рабство принадлежало Античности и вместе с ней ушло в прошлое. Рабовладение, феодализм, капитализм и т.д. предстают как исторически сменя­ющие друг друга формации. Каждый следующий этап не просто приходит на смену предыдущему, но активно отрицает его, причем сила, которая движет этим отрицанием, зарождается как раз на том этапе, который затем отрицается и в конечном счете упраздняется вместе со всеми своими элементами. Так, капи­тализм, по Марксу, прогрессивен в том, что его господствующий класс — буржуазия — кладет конец традиционному сословному обществу и всем его пережиткам вроде религии и морали, но и рождает себе могильщика в лице пролетариата, который, в свою очередь, уничтожит ее саму [Маркс, Энгельс 1929].

Однако этот сценарий начинает выглядеть несколько сложнее, когда мы вспоминаем, что одной из главных составляющих того, что позже стало историческим материализмом, является гегелевская диалектика, в которой отрицание необходимо опосредует становление. Важно, что это не простое (пустое) отрицание, а определенное (наполненное) — оно понимает, что оно отрицает, и, отрицая, сохраняет и придает отрицаемому одновременно и содержание, и форму [Гегель 1999: 45]. Таков смысл гегелевского термина Aufhebung, традиционно переводимого на русский как «снятие».

Перенесем этот механизм из гегелевской стихии духа, сознания и самосознания на Марксову сферу производительных сил и производственных отношений — и окажется, что в ходе истории общественные формации не столько отменяюще преодолевают друг друга, сколько сохраняюще отрицают, так что каждая новая глобальная политико-экономическая система в «снятом виде» (что бы это ни значило) содержит в себе все предыдущие. Если античное общество знает одну главную форму принуждения к труду, а именно рабство, то современный мир располагает уже несколькими, включая все «снятые», унаследованные из прошлого традиционные практики. Теперь «заставить работать бедных там, где рассеялись иллюзии и рухнуло насилие» [Дебор 2000: 9], можно сразу несколькими способами (а не только заманивая их потреблением, как думали теоретики общества спектакля). Не следует ли в таком случае признать, что чем выше на шкале прогресса предполагаемая степень свободы исторического человечества, тем шире «ассортимент» способов угнетения?

«Снятие» столь древней парадигматической формы, как рабство, универсальным запретом лишь добавляет ей силы. Понять исток этой силы поможет еще один нестандартный род отрицания: его вводит психоаналитическая теория. Это дополнительная серия в рассматриваемом нами сценарии. В отличие от гегелевского, отрицание по Фрейду даже не снимает, а сразу же утверждает отрицаемое: «нет» значит «да» [Dolar 2012]. Негативная форма выражения попросту дает возможность сказать то, чего говорить нельзя, — то есть правду. Правда, фрейдовская правда — это скорее правда желания, чем правда того, что мы считаем действительностью. Язык использует отрицание, чтобы обойти цензуру сознания. Фразу пациента: «Вы спрашиваете, кем может быть это лицо из сна. Матерью оно не является» — Фрейд толкует известным образом: «Итак, это мать» [Фрейд 1992: 365]. Есть вещи, которые могут «пробиться к созна­нию» только в перевернутом виде. Отрицание здесь — не что иное, как «клеймо» вытеснения, «некий удостоверяющий происхождение сертификат, вроде “made in Germany”» [Фрейд 1992: 367].

При взгляде на историю в психоаналитической перспективе вместо Aufhebung — или даже, каким-то диалектическим образом, вместе с ним — главным «двигателем прогресса» оказывается вытеснение, которое, как подчеркивает Лакан, всегда совпадает с возвращением вытесненного [Лакан 1998: 253—254]. Предыдущие слои нашей психоистории в таком случае не исчезают, не са­моустраняются, уступая место последующим, но подвергаются вытеснению, чтобы тут же возвратиться в новых, подчас жутких формах. Рабство, сохраненно-снятое (по Гегелю) универсальным формальным запретом или им же вытесненное (по Фрейду) за границы периферии общественного сознания, никуда не делось, не исчезло, а продолжает обретаться тут же, в самом сердце свободного современного демократического мира — не как его случайная аберрация, но как его вычеркнутая память и непризнанная истина. Подобраться к этой истине можно только с черного входа или по черной лестнице (вроде тех, что в буржуазных домах предназначались для прислуги и прочей черни).

Однако поспешный вывод о том, что демократическая свобода современного мира является не более чем пустой догмой и идеологической мишурой, за которой прячется суровая правда жестокой эксплуатации людей в масштабах, превышающих античное рабовладение, следует признать достойным обсуждения исключительно на уровне житейского здравого смысла — и сразу же отбросить как не представляющий интереса. Нашей гипотезой будет другая, на первый взгляд более парадоксальная: от факта наличия черного рынка рабов аристотелевское утверждение о том, что основой демократии является свобода, не теряет своей значимости.

Речь вовсе не о том, что свобода современного мира скомпрометирована рабством, или что у нас все еще какая-то неподлинная демократия, или что подспудно разрастающееся рабство каким-то образом угрожает демократическим свободам. Рабство по определению противоположно свободе, но эта противоположность носит диалектический характер. Есть точка, где они встречаются. Вспомним, что во времена Аристотеля именно рабы обеспечивали гражданам полиса свободу, необходимую им для осуществления демократии, государственного управления, а также философии: своим трудом рабы освобождали граждан, и именно такая обеспечиваемая рабами свобода была началом афинской демократии. Вопрос, стало быть, не в том, как так вышло, что демократические свободы сегодня органично сосуществуют с рабством беспрецедентных масштабов. Вопрос в другом: если основным началом демократии является свобода, что является основным началом свободы?

 

На этом месте могла бы быть любовь

Самым известным и цитируемым примером анализа рабства в истории философии является четвертая глава гегелевской «Феноменологии духа», посвященная диалектике господина и раба. Это настолько трудный и многослойный текст, что едва ли не каждый значительный философ после Гегеля ищет свои способы к нему подступиться — отсюда богатство спорящих друг с другом интерпретаций. Высказывания о рабстве, в том числе и позитивные, встречались в философии и до Гегеля: первым делом в этом отношении принято ссылать­ся на печально известное оправдание рабства у Аристотеля, утверждавшего в «Политике» (там же, где он пишет о свободе как начале демократии), что некоторые люди являются рабами «по своей природе» и лучше им поэтому нахо­дить­ся в подчинении у вышестоящих [Аристотель 1983]. В Античности, в Средние века, в Новое время предлагались различные определения рабства и вы­ска­зывались различные аргументы за и против него. При этом рабство рассматривалось, с одной стороны, как реальная институциональная социальная практика подневольного труда, а с другой — как метафора душевной зависимос­ти, несвободы вообще. Однако именно в «Феноменологии духа» рабство наделяется первостепенной значимостью как философское понятие, стягивающее оба этих смысла в сложный узел, который всем так хочется распутать.

«Феноменология духа» — первое крупное, системообразующее произведение Гегеля. В нем представлен набросок науки, которая имеет своим предметом формы «являющегося знания» [Гегель 1999: 44]. Погружение в эти формы реализует себя как опыт сознания, или жизнь духа, проходящего этапы исследования собственных формообразований до уровня науки. Это называется абсолютным идеализмом: дух проходит определенный путь, а вернее, он и есть сам путь, который он проходит: путь, который проходит сам себя. Гегель называет его еще «путь отчаяния». Почему? Потому что формы являющегося знания, через которые пролегает этот путь к истине, сами суть неактуальные, неподлинные, неистинные формы. Мы не просто сомневаемся — в чувственной достоверности вещей, в самих себе, в других, — мы всякий раз отчаиваемся, мы не видим выхода — а его и нет: каждый наш шаг ведет в тупик. И вдруг из самого этого тупика и ничтожества отчаяние выбрасывает нас, отделяет, отчуждает от неистинной формы. Мы как бы из нее выпрыгиваем задом наперед — и так ее «снимаем», подобно фотографу, который выпрыгивает из охваченного пожаром дома, не выпуская камеры из рук.

Чтобы это движение преодоления и самопреодоления, противостоящее естест­венной инерции, здравому смыслу и т.д., стало понятным и привычным, следует терпеливо упражняться в диалектике, которая, как правильно заметил, по легенде, сам Гегель, не поддается изложению «ни коротко, ни популярно, ни по-французски» [Гулыга 2008: 250]. Здесь же пока достаточно представить, что проходящий сам себя путь как бы повернут вспять: каждый предыдущий его этап только и становится по-настоящему действительным в тот момент, когда он «снят»: пройден, познан, понят, прожит и отчаянно пережит. Жизнь духа — это после-жизнь. В каждой своей форме здесь и сейчас, тут же оказавшейся неистинной, дух был собой, пока не пережил сам себя. Пережиток самого себя, он становится действительным в качестве понятия, а из понятия развертывается в абсолютное знание и таким образом себя переприсваивает как история и как наука. 

Что до истории, то она, говорит Гегель, «есть знающее, опосредствующее себя становление», в котором дух вспоминает себя [Гегель 1999: 433—434]. Из какого же забвения он себя вспоминает? На этот «по-хайдеггеровски» встающий вопрос можно было бы и ответить по-хайдеггеровски, «забвением бытия», — а Хайдеггер и в самом деле в своем введении во «Введение» в «Феноменологию духа» определяет опыт сознания как «выявление предмета в его предметности» [Хайдеггер 2015: 218], тем самым вчитывая в Гегеля собственную проблематику бытия сущего, — если бы гегелевское незабвенное, чистое бытие не было бы тем же, что и ничто [Гегель 2002: 69]. Скорее, гегелевский дух вспоминает себя из забвения самого себя. Не из бытия и не из ничто (которых самих по себе нет, вернее, каждое из которых само по себе есть только своя противоположность), а только из становления, из перехода бытия в ничто, из своего самозабвенного движения вовне себя, на каждом витке которого отражаются друг в друге и отрицают друг друга сознание и мир. История предстает одновременно и памятью, и забвением, обмороком духа, в котором он развора­чивается перед самим собой сам не свой. Формы являющегося знания как раз и есть эти проходимые моменты самоотчуждения, одним из которых является рабство. 

В «Феноменологии духа» Гегель, в отличие от Аристотеля и других авторов, не пишет с позиции господина о том, как следует обращаться с рабами, правильно ли рабство или не правильно, надо ли освобождать рабов или не надо. Рабство не хорошо и не плохо. Оно есть форма являющегося знания на том этапе, когда выведенное из себя хрупкой достоверностью чувственных вещей сознание подбирается само к себе как к предмету, подвергая испытанию истину достоверности себя самого. Перед нами уже не просто сознание (впрочем, сознание никогда уже не просто, а если и просто, то не просто просто, ибо любая простота образуется задним числом в результате опосредования). Перед нами самосознание: с сознанием происходит нечто подобное тому, что на предыдущем этапе — в разделе А «Феноменологии» («Сознание») — происходило с предметным миром: раздвоение на «в себе» и «для себя», которое само по себе к тому же возможно только для некоторого другого.

Вспомним, что в западной, преимущественно французской, философии XX века — в экзистенциализме, феноменологии, структурализме и постструктурализме, психоанализе, деконструкции — другой стоит в ряду самых главных проблем. Но если спросят, откуда он взялся, откуда пришел, чтобы встать в этот ряд, ответ следует искать именно здесь, у Гегеля — в «Науке логики», «Энциклопедии философских наук» и, конечно, «Феноменологии духа», особенно в четвертой главе, где дух проявляет себя в диалектике господства и рабства: «Самосознание есть в себе и для себя потому и благодаря тому, что оно есть в себе и для себя для некоторого другого самосознания…» [Гегель 1999: 99]. Гегель открывает другого для философии. Отношение с другим, без которого не было бы себя, складывается из таких элементов, как желание, власть и борьба. Желание, или вожделение (Begierde), указывает на существование независимых от «я» предметов, которые самосознание, чтобы удостовериться в себе самом, отрицает, но в то же время и производит снова и снова: один за другим предметы желания маячат перед нами. Вожделеющая активность самосознания не может успокоиться на каком-нибудь одном из них, поскольку в своей самостоятельности эти предметы суть «всеобщая неуничтожимая субстанция, текучая себе самой равная сущность» [Гегель 1999: 98]. В чем самосознание призвано достигнуть удовлетворения — так это не в предмете, а в другом таком же самосознании.

На этом месте могла бы быть любовь. Как отмечает в своем авторитетном комментарии Жан Ипполит, «двойственность самосознаний и их единство в стихии жизни можно было бы представить как диалектику любви» [Hyppolite 1974: 164]. Однако любовь, которой «недостает серьезности, страдания, терпе­ния и работы негативного» [Гегель 1999: 9], занимает Гегеля в «Феноменологии» намного меньше, чем власть как некая первоочередная истина отношения к другому (в том числе — заметим от себя — и истина любовного отношения; говорят же: «любовь — это власть»). Самосознание могло бы найти удовлетворение, если бы «я» и другой, встретившись желаниями, признали бы себя «признающими друг друга» — таково «чистое понятие признавания». Но на опыте в момент этой встречи самосознание выступает как неравенство и распадается на два крайних термина, «которые, как крайние, противоположны друг другу и из которых один есть только признаваемое, а другой — только признающее» [Гегель 1999: 101].

Основополагающее отношение к другому — это не любовь, а борьба за признание, из которой один выходит господином, а другой — рабом. Ставкой в этой борьбе является жизнь: господином будет тот, кто рискует ею, проявляя храбрость. Таким образом он демонстрирует свою независимость от наличной данности индивидуальной жизни, свою свободу. Кому жизнь дороже свободы, кто держится за жизнь — тот признает другого своим господином и будет его рабом. «Отношение обоих самосознаний, следовательно, определено таким образом, что они подтверждают самих себя и друг друга в борьбе не на жизнь, а на смерть. — Они должны вступить в эту борьбу, ибо достоверность себя самих, состоящую в том, чтобы быть для себя, они должны возвысить до истины в другом и в себе самих. И только риском жизни подтверждается свобода <…> Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истинности этой признанности для некоторого самостоятельного самосознания он не достиг» [Гегель 1999: 101—102]. В качестве самого элементарного примера такого прямого столкновения с другим можно при­вести античную форму обращения в рабство — захват военнопленных, выживание побежденных ценой свободы.

Далее разворачивается знаменитая диалектика, в которой раб служит опосредующим звеном между господином и вещью. Чтобы являющаяся предметом вожделения вещь предметного мира могла доставить господину удовлетворение, раб подвергает ее обработке, лишает ее изначальной независимости и делает доступной для потребления. «Вожделению это не удавалось из-за самостоятельности вещи, но господин, который поставил между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамостоятельностью вещи и потребляет ее полностью; сторону же самостоятельности вещи он предоставляет рабу, который ее обрабатывает» [Гегель 1999: 103]. Чтобы на господском столе появился сладкий сахар, кто-то должен вырастить, собрать и обработать тростник. В этом, собственно, и заключается суть труда. Но не только в этом. Пока господин наслаждается своим превосходством, престижем, признанием и непосредственным доступом к материальным благам, раб развивается и посредством труда активно трансформирует окружающий мир.

Труд — это негативное отношение к действительности, благодаря которому только и возможно, по мысли Гегеля, обретение самосознанием подлинной независимости. Вещь, которую обрабатывает раб, участвует в процессе его (само)образования: трудясь, он как бы сам себя создает из ничтожества вещи, из собственного ничтожества. Господин же деградирует, его свобода оказывается неподлинной — упиваясь потреблением, он несамостоятелен, беспомощен и зависим от раба: «Истина самостоятельного сознания есть рабское сознание» [Гегель 1999: 104]. Из труда, а не из потребления рождается свободное, мыслящее сознание. Рабство, а не господство прокладывает сложный путь к свободе. Как пишет Альтюссер в своем небольшом эссе «Человек, эта ночь»: «Торжество свободы у Гегеля — это торжество не какой бы то ни было свободы: в конце побеждает не сильнейший; история показывает, что человеческая свобода порождена рабом» [Althusser 1997: 172].

 

Невоздержанный антропоцентризм

В поле интерпретаций «Феноменологии духа» вообще и этого фрагмента в частности до сих пор так и не достигнуто окончательного консенсуса по поводу того, что именно «на самом деле» имеет в виду Гегель. Идет ли речь о рабстве как о вечной фигуре принуждения и самопринуждения, о повторяющейся структуре, матричной форме, которая себя непрерывно воспроизводит, или о характеристике конкретной и уже ушедшей в прошлое исторической эпохи Античности? Где происходит встреча раба и господина? На небе, на земле, в истории, в теории или у нас в голове? Является ли их борьба социальным антагонизмом или раздвоением одного и того же сознания? Я придерживаюсь той скромной и ничем не примечательной идеи, что диалектика господства и рабства разворачивается сразу на всех этих уровнях (которые сами при этом друг друга снимающе отрицают), но существуют и более радикальные теории.

Самое одиозное толкование гегелевской диалектики раба и господина принадлежит Александру Кожеву. Именно оно оказало огромное влияние на всю французскую мысль середины XX века, предельно чувствительную, в частнос­ти, к таким темам, как желание и другой. В основании этого толкования лежит одна не вполне, на мой взгляд, верная предпосылка — а именно, что негативность, с которой Гегель связывает историческое развертывание духа, принадлежит исключительно человеку: «Если в “Феноменологии духа” есть какой-то смысл, то Geist, о котором идет речь, это не что иное, как человеческий Дух: нет Духа вне Мира, а Дух в Мире — это Человек, человечество, всеобщая История» [Кожев 2003: 250]. По Кожеву, за любым отрицанием налично данного бытия всегда стоит активный, деятельный человеческий субъект. При всей кажущейся верности гегелевской букве Кожев превращает «Феноменологию» в своеобразную историческую антропологию, из которой выпадают любые нечеловеческие элементы.

Тогда как у Гегеля негативность — беспокойство, невозможность удержать­ся на одном месте, движение вовне из себя, альтерация — это главное начало онтологии, которая поэтому учит не о бытии и не о небытии, а о становлении, вовлекающем в себя все на свете, у Кожева она становится характеристикой человеческого существа. В гегелевском мире отрицанию не чужды ни элементы неорганической природы, ни растения, ни животные, ни любое другое сущее, истина которого может и должна быть понята и выражена поэтому «не как субстанция только, но равным образом и как субъект» [Гегель 1999: 9]. Каждое нечто со своим инобытием — с тем, чем оно не является, с другим — вступает в противоречие, из которого через отрицание рождается истина. Как пишет Гегель в «Философии природы»: «Животная природа есть истина растительной природы» [Гегель 1975: 35] — и вместе с тем ее же смерть: «животный процесс есть гибель растительного» [Гегель 1975: 460]. Кожев поспешно отвергает «Философию природы», не видя в ней ничего, кроме идеализма и спиритуализации материи, и таким образом упускает из вида этот принципиальный момент [Тимофеева 2013], сужая горизонт негативности до одного-единственного вида, который, появившись на Земле, вдруг превращает природу в историю. Природа же и вообще все нечеловеческое бытие как лишенное негативности и времени пространство остаются где-то за скобками. «Опыт сознания» превращается в историю человечества, которая начинается с первосцены — встречи двух людей.

Господин и раб для Кожева — это не две части одного и того же самосознания, а буквально два разных человека. Они встречаются и вступают в борьбу. Каждый в этой борьбе хочет быть признанным в своем человеческом достоинстве, но признание достается только тому, кто пойдет до конца и продемонстрирует свое бесстрашие, рискуя жизнью. Можно сказать, что именно в этот момент очерчивается у Кожева граница человеческого — черта, отделяющая человека от природного и животного мира, в котором, скованный страхом за свою жизнь, остается пребывать раб. В негативности труда он, однако, преодолеет свое рабство, обретет самостоятельное самосознание и в конце концов станет свободным.

Чтобы этого состояния достичь, необходимо было, однако, пройти через рабство. Как совершенно справедливо отмечает Кожев: «…перестать быть рабом может только тот, кто им был» [Кожев 2003: 222]. Господство — это лишь «“катализатор” Истории, которую осуществит, завершит и “раскроет” раб или бывший Раб, ставший Гражданином» [Кожев 2003: 222]. Не господин, а имен­но раб, которому изначально было отказано в признании его человеческого достоинства, достигает подлинной свободы, в которой он реализует историческую сущность человечества. Когда эта реализация достигнет своей полноты, история, складывавшаяся из войн и революций, закончится. Никто больше не будет рабом, но все — гражданами тотального гомогенного государства всеобщего признания. Собственно, по Кожеву, это состояние уже достигнуто, и «Феноменология» Гегеля свидетельствует не о чем ином, как о конце истории, воплощенном в наполеоновской империи, после которой «не будет больше ничего нового на земле» [Кожев 2003: 549]. В популярных прочтениях (например, у Фукуямы) сюда подверстывается идея капиталистической глобализации, или либеральной демократии, постепенно распространяющейся на все страны нашего преодолевшего рабство мира, в котором Декларация прав, признающая каждого в его человеческом достоинстве, является универсальным документом.

Если вернуться к гегелевской диалектике и посмотреть, что тут не так, то Гегель нигде открытым текстом не говорит, что речь идет именно о людях. Может быть, для Кожева это было очевидно, но для нас — уже нет. Однако в самом его невоздержанном антропоцентризме есть кое-что крайне любопытное для симптоматического прочтения: не указывают ли эти настойчиво повторяющиеся литании человеческой сущности свободы, кажущиеся сегодня уже какими-то скорее комическими, на то, что при этом подвергается вытеснению или забвению, а именно на нечеловеческую сущность несвободы, из которой рабство лепит и историю, и свободу? Как отмечает Жорж Батай, размышляя, в частности, о жизнеспособности теории Кожева, человеческое достоинство, за которое ведется борьба не на жизнь, а на смерть, «не поровну распределено между людьми» [Батай 2006: 412], и пока неравенство не будет искоренено, история не закончится. Неравенство же между людьми не может быть искоренено в той мере, в какой в основе его лежит другое неравенство — между людьми и нелюдьми. До тех пор, пока универсальное человечество утверждает свою человечность и свободу за счет другого — например, животного, — будут существовать те, кому отказано в человеческом признании. Поэтому, кстати, Батай не верит в коммунизм и бесклассовое общество: «Человек “бесклассового общества” обязан своей ценностью, во имя которой он уничтожил классы, тому самому движению, которым человечество было разделено на классы»: человеческое достоинство вырастает из отрицания нечеловеческого [Батай 2006: 416].

Эта перспектива позволяет пролить свет на некоторые аспекты современного рабства. Почему так трудно рассматривать его в контексте нарушений прав человека? Потому что в правовом контексте современных буржуазных национальных государств существует смешение между правами человека и правами гражданина. Тот, кто ущемлен в гражданских правах, — прежде всего люди без гражданства, нелегальные мигранты, беженцы — попадают в своего рода серую зону, на которую слабо распространяется действие прав человека. Основным гарантом прав и свобод в конечном итоге выступает государство, свободным гражданином которого является человек. Нет гражданина — нет человека: именно так видят ситуацию агенты черного рынка, первым делом отнимая у людей удостоверяющие личность документы. Как и в архаической ситуации с военнопленными, ценой жизни становится свобода. Точно так же, совсем по-гегелевски, современные беженцы часто оседают и занимаются рабским, принудительным или малооплачиваемым трудом в той стране, что ведет войну на их собственной земле.

Каждый гражданин свободен. Как и во времена Аристотеля, свобода принадлежит гражданину, только в универсальном государстве, по версии Кожева, гражданами являются все. Они сами идут к собственной свободе через рабство, не полагаясь на труд другого, как упивавшиеся потреблением праздные античные господа. Сегодняшние рабы — это неучтенные или недоучтенные статистические единицы. Они как бы есть, но их как бы и нет. Если же говорить о свободном гражданине современного капиталистического общества, то чем, спросим мы, он отличается а) от свободного гражданина античного полиса и б) от раба того же античного полиса? В первом случае тем, что современный свободный гражданин в большинстве случаев трудится, а во втором — тем, что свой труд он в большинстве случаев обменивает на деньги (тогда как раб обменивает его на жизнь, на еду, ночлег и т.д.). Деньги выступают, таким образом, своего рода элементом признания в качестве человека, универсальным эквивалентом и мерой человеческого достоинства.

По Марксу, впрочем, между рабом и получающим зарплату рабочим большой структурной разницы нет — как он пишет в «Экономико-философских рукописях 1844 года», отчужденный труд за деньги является столь же принудительным, как и рабский труд [Маркс 2000: 230]. Из основных, «школьных» произведений Маркса это — самое гуманистическое. Речь в нем идет о том, как в труде за деньги отчуждается родовая сущность человека. Рабочий выходит на работу для того, чтобы завтра проснуться и снова выйти на работу. Убогая инфраструктура воспроизводства его рабочей силы (хозяева подвальных съемных квартир, этих грязных «пещерных жилищ», грозятся в любой момент выбросить рабочего на улицу за неуплату [Маркс 2000: 274, 282]) свидетельствует о том, что его субъективность, так сказать, конституируется вокруг утраты человеческой сущности. При этом настоящей властью обладают деньги, которые стоят «между потребностью и предметом, между жизнью и жизненными средствами человека», между мной и другим человеком, чью любовь, чей поцелуй я хочу купить [Маркс 2000: 292—297].

 

Жизнь мертвого

«Потребность в деньгах есть, следовательно, подлинная потребность, производимая политической экономией, причем единственная потребность, какую она производит» — этот вывод Маркса Ги Дебор в тезисе 215 «Общества спектакля» [Дебор 2000: 112] напрямую связывает с гегелевским принципом денег, представленным в «Йенской реальной философии». Деньги выступают здесь материализовавшимся понятием, формой единства всех существующих вещей: «Потребность и труд, возведенные в эту универсальность, затем создают за свой счет чудовищную систему сообщества и взаимозависимости всего народа; в себе движущуюся жизнь мертвого <…>, которая требует жесткого управления и дрессировки, как дикий зверь» [Hegel 1979: 249]. Любопытно, что в этом произведении, написанном незадолго до «Феноменологии духа», Гегель, описывая современное ему гражданское общество, уже говорит о признании, основанном на собственности, но еще не говорит о рабстве. Господин и раб появляются в его философии в 1805—1806 годах. Как утверждает Сьюзен Бак-Морс, это появление не случайно: диалектика раба и господина рождается не в голове философа, а в исторической реальности, из которой он исходит.

«Никто не осмеливался предположить, что идея диалектики господства и рабства пришла к Гегелю в Йене в 1803—1805 годах при чтении прессы — журналов и газет. И, однако, этот самый Гегель в этот самый йенский период, ког­да диалектика раба и господина впервые пришла ему в голову, сделал следующую пометку: “Чтение газеты — своего рода реалистическая утренняя молитва. Свою позицию по отношению к миру ориентируют либо по богу, либо по тому, что представляет собой мир. И то и другое дает ту же уверенность: узнаешь, как обстоят там дела”», — пишет Бак-Морс в книге «Гегель, Гаити и универсальная история» [Buck-Morss 2009: 49], убедительно доказывая, что гегелевская диалектика раба и господина — не просто расхожая сопроводительная философская метафора, соответствующая двуличному западному дискурсу освобождения.

По мысли Бак-Морс, на самом деле Гегель пишет вовсе не о символическом рабстве, из оков которого призывают вырваться идеологи французской революции, а о реальном рабстве в тех же французских колониях, на которые эта революция закрывает глаза, как если бы эмансипация была делом исключительно белых людей. Не столько Французская революция занимает Гегеля, как это принято считать, сколько другая, происходившая на Гаити в 1791—1803 годах. Это было первое в истории крупномасштабное восстание, при­ведшее к свержению рабства и установлению самоуправляемой Гаитянской республики: «…полмиллиона рабов в Сан-Доминго, богатейшей колонии не только Франции, но и всего колониального мира, взяли борьбу за свободу в свои руки не посредством петиций, а посредством насильственного, организованного восстания» [Buck-Morss 2009: 36]. Гегель не мог обойти вниманием событие такого масштаба. Именно его обсуждали все просвещенные немцы того времени, безусловно читавшие журнал «Минерва» под редакцией Архенгольца, в котором оно освещалось самым подробным образом.

«Концептуально революционная борьба рабов, покончивших с собственным рабством и учредивших конституционное государство, обеспечивает теоретический стержень, выводящий гегелевский анализ из бесконечно расширяющейся колониальной экономики в плоскость мировой истории, которую он определяет как реализацию свободы — теоретическое решение, которое в тот самый момент осуществлялось на практике на Гаити» [Buck-Morss 2009: 12]. Гаитянские рабы были освобождены не указом сверху — они сами, своими руками, уничтожили ненавистных господ и сделали себя свободными — не об этой ли борьбе не на жизнь, а на смерть говорил Гегель в «Феноменологии»? «Взаимное признание между равными возникает с логической необходимостью из противоречий рабства, не последнее из которых — это торговля человеческими рабами, которые юридически являлись вещами, но показали себя способными стать активными деятелями истории, сражаясь против рабства в “борьбе за признание” под лозунгом “Свобода или смерть!”» [Buck-Morss 2009: 12].

Бак-Морс подчеркивает, что никто из интерпретаторов Гегеля не принимает во внимание эту историческую реальность. Никому нет дела до Гаити, зато каждый стремится увидеть в гегелевской диалектике прекраснодушную метафору — даже Маркс, для которого это одно из описаний классовой борьбы. Более того, забвение реального рабства за метафорическим — в каком-то смысле заслуга именно марксизма, приучившего нас мыслить историю сменяющими друг друга экономическими формациями и, соответственно, полагать рабство отжившей архаикой. У Маркса, конечно, все намного сложнее, но, как бы то ни было, нельзя не согласиться с Бак-Морс в том, что без понимания проблематики постколониальных исследований и важнейшей роли рабо­торговли в становлении современного капитализма обращение к обсуждаемому нами гегелевскому фрагменту является, конечно, совершенно не­адекватным [Williams 1944]. Отчасти продолжая эту линию исследования, мы снова вы­носим на повестку дня реальное рабство, на этот раз современное — мас­шта­бы которого на Гаити, кстати, колоссальны: сейчас там проживает более 200 000 рабов; большинство из них — дети [The Global Slavery Index 2014]. Выходит, что после революции все, как всегда, пошло не так: рабство перешло не в свободу, а в господство. Бывшие рабы стали господами и сами завели рабо­в. История началась сначала.

В чем же дело? Почему пробуксовывает механизм освобождения? Наше подозрение падает на его «слишком человеческий» характер, уже обозначенный в связи с интерпретацией Кожева: признание кого-либо в человеческом достоинстве — это момент господства, а господин не может существовать без раба. Кто будет работать, если все люди будут господами? Те, кто не является или, так сказать, «не вполне является» людьми, — непризнанные. В фантастических сценариях будущего, чаще всего постапокалиптических (например, в голливудском кинематографе), люди редко бывают по-настоящему свободными, но часто — господами, свобода которых, как и прежде, в Афинах, обеспечивается чьим-то рабским трудом. За людей работают машины-животные — роботы — до тех пор, пока вместе с жизнью в них не зародится самосознание (биотехнологическая утопия).

Такими же рабами будущего могли бы быть живые мертвецы, если бы они вернулись к своим мифологическим и историческим корням. Известно, что из Черной Африки на Гаити были завезены не только рабы. Вместе с рабами на новом континенте появились новые культы — в частности, синкретический культ вуду, вобравший в себя элементы африканских религий, католицизма и традиций местных аборигенов (жрецом вуду, между прочим, был и Алехандро Букман, руководивший первой волной восстания в 1771 году и впоследствии казненный). А с культом вуду на сцену истории вышел неровной походкой еще один участник — зомби, живой мертвец, раб колдуна. Зомби — это продукт колониализма, который, прежде чем стать одной из центральных постчеловеческих фигур современной массовой культуры с ее представлением о конце истории как конце света, являлся неотъемлемой частью гаитянского фольклора. Как указывают авторы «Зомби-Манифеста» Сара Джулиет Лауро и Карен Эмб­ри: «Корни зомби можно проследить вплоть до Гаитянской революции, в рассказах о которой восставшие рабы изображались как что-то почти сверхъестест­венное: фанатичные и бесчувственные орды черных поднимались как единое тело, сокрушая более “разумные” белые войска» [Lauro, Embry 2008: 98].

Существует несколько версий того, как появились зомби [Cohen 1972; Da­vis 1985; Davis 1988]. В соответствии с наиболее реалистичными из них, колдуны вуду использовали ядовитые вещества, чтобы вводить живых в состояние, подобное коме или клинической смерти, при пробуждении из которого, после погребения заживо, у человека сохранялись лишь некоторые функции, достаточные для того, чтобы автоматически выполнять какой-то набор простейших указаний или команд. Кроме фармакологических, существуют и другие — в частности, психосоциальные — объяснения феномена зомби. Живые мертвецы могли, например, работать на плантациях сахарного тростника по ночам. В любом случае первоначально смысл зомби был связан не с безличным злом и разрушением, как в современной массовой культуре, а с подневольным трудом.

Прежде чем стать бессмысленной толпой, бродящей по опустошенной земле в поисках человеческой плоти, живые мертвецы были рабами. В эпо­ху колониализма жителям Сан-Доминго смерть представлялась едва ли не единст­венным выходом из ситуации рабства, на которое они были обречены при жизни, возвращением на родную африканскую землю, переходом души в новую жизнь. Не было поэтому наказания страшнее, чем зомбирование: оно обращало человека в рабство навсегда, отнимая у него последнюю возможность — по-настоящему умереть и таким образом стать свободным. Для аф­риканцев на Гаити зомбирование означало не только пожизненное, но и посмерт­ное рабство. Если в Древнем Египте «живыми убитыми» называли пленных, которых обращали в рабов, то здесь рабство мертвых (вернее, немертвых, undead) понимается буквально. Лозунг восставших рабов «Свобода или смерть!» обретает в этой связи еще более глубокий смысл. Может ли смерть принести освобождение, или живая душа в мертвом теле раба продолжает свой изнурительный труд? Зомби, в отличие от живых, совсем не за что зацепиться, он не может вступить в борьбу за признание, потому что у него нет жизни, которой можно было бы рискнуть или за которую можно было бы держать­ся, оставаясь рабом.

С другой стороны, зомби — это фигура воскресения. Он восстает из смерти. Очевидно, зомби современной массовой культуры — это своеобразное негативное преломление старой христианской идеи воскрешения мертвых (среди других разновидностей той же идеи можно назвать, например, русский космизм). В некотором роде зомби — это бессмертные души. Не только их название, зомби, происходит от банту-конголезского «nzambi» — «бог», «дух» и «душа», — но само их существование указывает на невозможность умереть. Зомби — это немертвые души в мертвых телах, которые они одушевляют, приводят в движение. Вспомним хотя бы про их мозг. В многочисленных фильмах, сюжет которых связан с зомби, уничтожить этих существ можно, только выстрелив им в мозг. Мозг зомби, по всей вероятности, является зловещей экранной версией того, что христиане называли душой. Это посмертная жизнь человека, из которой как бы вычтено все человеческое — память, разум, чувства, достоинство и т.д. Он утратил все — но есть что-то, что восстает из самой этой утраты.

Что, если именно отсюда, из этой предельно нечеловеческой субстанции рабства, родится новый радикальный субъект освобождения? Не на это ли намекает современная культура, производя фигуры коллективного воображения, которые ассоциируют бунт, протест, свержение репрессивного режима или несправедливого господства с нечеловеческим — животным, машинным или вовсе неживым — началом? Машина, животное, монстр, насекомое, рептилия, кукла, мертвец и прочие архетипические другие обнаруживают себя в качестве угнетенных, намечая трудный путь от жизни к сознанию, которым не может проследовать ни один человек, потому что этот путь лежит через гегелевского «абсолютного господина» — смерть. Сначала они оживают и начинают двигаться, а потом — чувствовать, мыслить и выступать против системы, не признающей их в качестве свободных граждан, людей, субъектов.

Среди подобного рода постчеловеческих субъектов освобождения зомби занимают исключительное положение — отчасти благодаря некой неуязвимости, которую они унаследовали от своих гаитянских предков, не чувствовавших ни жары, ни холода, ни боли, отчасти благодаря отчаянию, то есть полному отсутствию какой бы то ни было надежды, которое, можно сказать, является их родной стихией. Зомби — это те, кто пережил не только катастрофу (апокалипсис), но и самих себя. Вместе со всем человеческим они пережили — и оставили позади — все, что могло сделать их зависимыми от чего бы то ни было. Уже нет никаких колдунов — постапокалиптические зомби остались без господ. Они пережили собственное рабство и ушли за пределы человеческого с его диалектикой господства и рабства. Так, в фильме Джорджо Э. Ромеро «Земля мертвых» (2005) зомби обретают классовое сознание и, как самая нижняя страта угнетенных, берут на себя и завершают, скажем так, революционную историческую миссию пролетариата, которая оказывается непосильной для людей. Они учатся новому типу коллективной организации, которая не состоит из отдельных человеческих индивидуумов и основана единственно на отчаянии тех, кому в буквальном смысле нечего терять: даже их тела уже утратили единство. Они движимы не надеждой, но только отчаянием, и это отчаяние заставляет их делать невозможное. Что, если они прошли через абсолютную негативность, через апокалипсис, через смерть и разложение, через весь ад, чтобы проложить путь (назовем его по-гегелевски путем отчаяния) какой-то новой, постчеловеческой субъективности? И если она кому-то не нравится, то зомби вряд ли есть до этого дело. Пока человека продолжают путать с гражданином, а свободу — с господством, подобного рода сценарии будущего не утратят своей актуальности.

 

Библиография / References

[Аристотель 1983] — Аристотель. Политика // Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1983. Т. 4.

(Ἀριστοτέλης. Πολιτικά. Moscow, 1983. — In Russ.)

[Батай 2006] — Батай Ж. Проклятая часть. М.: Ладомир, 2006.

(Bataille G. La Part maudite. Moscow, 2006. — In Russ.)

[Гегель 1975] — Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2: Философия природы. М.: Мысль, 1975.

(Hegel G.W.F. Encyklopédie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse. Zweiter Teil: Die Naturphilosophie. Moscow, 1975. — In Russ.).

[Гегель 1999] — Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. СПб.: Наука., 1999.

(Hegel G.W.F. Die Phénomenologie des Geistes. Saint Petersburg, 1999. — In Russ.)

[Гегель 2002] — Гегель Г.В.Ф. Наука логики / Пер. с нем. Б.Г. Столпнера. СПб.: Наука, 2002.

(Hegel G.W.F. Wissenschaft der Logik. Saint Petersburg, 2002. — In Russ.)

[Гулыга 2008] — Гулыга А. Гегель. М.: Молодая гвардия, 2008 (серия «ЖЗЛ»).

(Gulyga A. Gegel’. Moscow, 2008 (seriya «ZhZL»).)

[Дебор 2000] — Дебор Г. Общество спектак­ля. М.: Логос/Радек, 2000.

(Debord G. La Société du spectacle. Moscow, 2000. — In Russ.)

[Кожев 2003] — Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб.: Наука., 2003.

(Kojève A. Introduction à la lecture de Hegel. Saint Petersburg, 2003. — In Russ.)

[Лакан 1998] — Лакан Ж. Семинары. Кни­га 1. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/1954). М.: Гнозис/Логос, 1998.

(Lacan J. Les écrits techniques de Freud. Séminaire 1953—1954. Moscow, 1998. — In Russ.)

[Левин 2014] — Левин М. Где в мире больше всего рабов: принудительный труд на планете в 6 картах // http://apparat.cc/
world/slavery-maps/.

(Levin M. Gde v mire bol’she vsego rabov: prinuditel’nyy trud na planete v 6 kartakh // http://
apparat.cc/world/slavery-maps/.)

[Маркс 2000] — Маркс К. Экономико-философские рукописи 1844 года // Маркс К. Социология. М.: Канон-пресс-Ц; Кучко­во поле, 2000.

(Marx K. Die Ökonomisch-philosophischen Manuskripte aus dem Jahre 1844. Moscow, 2000. — In Russ.)

[Маркс, Энгельс 1929] — Маркс К., Энгельс Ф. Коммунистический манифест. М.; Л.: Го­сударственное издательство, 1929.

(Marx K., Engels F. Das Manifest der Kommunis­tischen Partei. Moscow, 1929. — In Russ.)

[ООНa] — Официальный сайт ООН. Всеоб­щая декларация прав человека // http://
www.un.org/ru/documents/decl_conv/
declarations/declhr.shtml.

(Ofitsial’nyy sayt OON. Vseobshchaya deklaratsiya prav cheloveka // http://www.un.org/ru/
documents/decl_conv/declarations/declhr.
shtml.)

[ООНb] — Официальный сайт ООН. Современные формы рабства // http://www.
un.org/ru/rights/slavery/trust_fund/
slavery_forms.shtml.

(Ofitsial’nyy sayt OON. Sovremennye formy rabst­va // http://www.un.org/ru/rights/slavery/
trust_fund/slavery_forms.shtml.)

[Тимофеева 2013] — Тимофеева О. Негативное животное // Stasis. 2013. № 1. С. 266—290.

(Timofeeva O. Negativnoe zhivotnoe // Stasis. 2013. № 1. P. 266—290.)

[Фрейд 1992] — Фрейд З. Отрицание // Захер-Мазох Л. Венера в мехах. М.: РИК «Культура», 1992.

(Freud S. Die Verneinung. Moscow, 1992. — In Russ.)

[Хайдеггер 2015] — Хайдеггер М. Гегель / Пер. с нем. А. П. Шурбелева. СПб.: Владимир Даль, 2015.

(Heidegger M. Hegel. Saint Petersburg, 2015. — In Russ.)

[Althusser 1997] — Althusser L. Man, That Night // Althusser L. The Spectre of Hegel: Early Writings. London; New York: Verso, 1997.

[BBC 2015] — Русская служба BBC. Сотни мигрантов в Средиземном море, вероятно, утонули // http://www.bbc.com/russian/
international/2015/04/150419_mediterranean_ migrant_shipwreck.

(Russkaya sluzhba BBC. Sotni migrantov v Sredizemnom more, veroyatno, utonuli // http://
www.bbc.com/russian/international/2015/04/150419_mediterranean_migrant_shipwreck.)

[Buck-Morss 2009] — Buck-Morss S. Hegel, Haiti, and Universal History. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2009.

[Cohen 1972] — Cohen D. Voodoo, Devils, and the Invisible World. New York: Dodd, Mead and Company, 1972.

[Davis 1985] — Davis W. The Serpent and the Rainbow. New York: Simon and Schuster, 1985.

[Davis 1988] — Davis W. Passage of Darkness: The Ethnobiology of the Haitian Zombie. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1988.

[Dolar 2012] — Dolar M. Hegel and Freud // e-flux. 2012. № 34 (http://www.e-flux.com/journal/
hegel-and-freud/).

[Hegel 1979] — Hegel G.W.F. System of Ethical Life and First Philosophy of Spirit. Albany: State University of New York Press, 1979.

[Hyppolite 1974] — Hyppolite J. Genesis and Structure of Hegel’s Phenomenology of Spirit. Evan­ston: Northwestern University Press, 1974.

[ILO 2012)] — International Labour Organization. Profits and Poverty: The Economics of Forced Labour // http://www.ilo.org/wcmsp5/
groups/public—ed_norm/—declaration/
documents/publication/wcms_243027.pdf.

[Lauro, Embry 2008] — Lauro S.J., Embry K. A Zombie Manifesto: The Nonhuman Condition in the Era of Advanced Capitalism // Boundary. 2008. 2. P. 85—108.

[The Global Slavery Index 2013] — Walk Free Foun­dation. The Global Slavery Index // http://
www.ungift.org/doc/knowledgehub/resource-centre/2013/GlobalSlaveryIndex_2013_
Download_WEB1.pdf.

[The Global Slavery Index 2014] — Walk Free Foundation. The Global Slavery Index // http://
reporterbrasil.org.br/wp-content/uploads/
2014/11/GlobalSlavery_2014_LR-FINAL.pdf

[Williams 1944] — Williams E. Capitalism & Slavery. Richmond, Virginia: The University of North Carolina Press, 1944.

Рабство

Рабство как интеллектуальное наследие и культурная память. Конференция издательства “Новое литературное обозрение”. Рабство как классическое историческое, юридическое, политическое и социальное понятие; метафорическое и символическое рабство. Отношения раба и господина, холопа и царя, пана и «хама». Формы рабства в разные периоды российской истории. Раб или верноподданный? «Подлое» и «благородное» сословия. Насколько символическое наследие крепостного права влияет на современных людей? Правомочность исторических аналогий для оценки российско-украинского конфликта в рамках постимперского синдрома. Народная память и поведение людей в контексте истории рабства. Обложка «Гекельберри Финна»
Елена Марасинова, историк, РАН; Томаш Зарицкий, социолог, Варшавский университет; Андрей Медушевский, историк, социолог, профессор ВШЭ; Абрам Рейтблат, социолог культуры.

Елена Фанайлова: Сегодняшняя наша тема связана с 12-ой Международной конференцией, которая проводится издательством и журналом НЛО. «Рабство как интеллектуальное наследие и культурная память». Почему это слово так актуально для современных людей? В каком контексте оно используется — в метафорическом, в прямом? Что такое классическое определение рабства и что мы сейчас имеем в виду, когда его употребляем?

Мы сегодня будем говорить с Абрамом Рейтблатом, социологом культуры, членом редколлегии «Нового литературного обозрения», которое устраивает эту конференцию; Андреем Медушевским, социологом, политологом, профессором Высшей школы экономики; Еленой Марасиновой, доктором исторических наук; и Томашем Зарицким из Варшавы, директором Института социальных исследований, профессором Варшавского университета.

Давайте начнем с определения того, что такое рабство, классического определения. Профессор Медушевский его обещал дать.

Андрей Медушевский: Чтобы дискуссия была содержательной, нужно, конечно, обратиться к разным трактовкам понятия «рабство». В классическом римском праве раб — это вещь, и эта ситуация регулируется нормами частного права. Фактически понятие «инструментум вокале» означает, что раб — это вещь, собственность своего господина. Семантический поворот в интерпретации понятий рабства наступает, конечно, в период аболиционистов, в период борьбы с рабством, и здесь ключевое значение имеют 13-я и 14-я поправки к конституции Соединенных Штатов, которые ввели другую интерпретацию таких понятий, как «свобода» — это свобода от рабства, «собственность», которая может быть только на вещи, а не на людей, и далее это понятие «равенство», которое означает формальное юридическое равенство перед законом.

Но конечно, существовали и более широкие трактовки рабства, в том числе и метафорические, и они существуют до настоящего времени. Когда мы говорим сегодня о рабстве, то мы имеем в виду ситуацию, когда люди удерживаются насильно. Насильственное удержание людей, не важно, под каким предлогом и какими способами, и означает фактически воспроизведение ситуации рабства. Это не историческое его понимание, а скорее, просто описание ситуации по факту. И с этой точки зрения можно сказать, что возможна и еще более широкая трактовка рабства, в том числе включающая и так называемое добровольное рабство, когда человек сам объявляет себя рабом. Ну, например, любовное рабство. С этой точки зрения понятие «рабство» охватывает все.

И действительно, практически во всех странах мира существовало рабство, оно имело разные формы, разные выражения и разную природу, по-разному интегрировалось в экономические, социальные и политические системы, и среди прочего, в этом контексте нужно определить отношение классического рабства и крепостного права. Потому что крепостное право в России все-таки не было в полном смысле рабством в античном понимании слова. Крепостной крестьянин, во-первых, имел возможность работать на земле, он был прикреплен исторически к земле, а не только к владельцу земли. Во-вторых, существовала длительное время возможность переходов от одного владельца к другому. И в-третьих, права помещика на крепостного включали, конечно, юрисдикцию определенную, возможность наказания, но этот произвол помещика в отношении раба все-таки не был столь значителен, как это имело место в классическом рабстве или, например, в рабстве в странах Латинской Америки, где раб фактически не имел никаких прав по отношению к своему господину.

Елена Фанайлова: Меня интересует, как слово «рабство» постоянно возвращается в мир культуры. Две простые иллюстрации – это фильм «Джанго Освобожденный» Квентина Тарантино, который снят в прошлом году, и который рассказывает историю освобождения раба, довольно героическую, и современный российский фильм под названием «Дубровский», который напрямую проецирует содержание повести «Дубровский» на настоящее время, Троекуров оказывается бывшим генералом, и его рабами являются солдаты, которые работают у него в поместье. Это слово сейчас употребляются по отношению к явлениям, которые, казалось бы, в классическом виде к рабству отношения не имеют но те черты, которые вы назвали, вполне имеют.

Абрам Рейтблат: Если говорить собственно о рабстве, надо сказать, что это социальный институт. Любовное рабство и так далее – это вещи индивидуальные и для такого исследования не интересные, а это совершенно другие вещи. И второе, это полное владение, вплоть до возможности убийства. В России формально, юридически в рамках крепостного права такой возможности помещик не имел. Более того, формально он даже не мог выдать замуж или женить, если второй человек не хотел этого.

Елена Фанайлова: А как же многочисленные рассказы о том, как злой помещик против воли устроил судьбу крестьянки?

Абрам Рейтблат: Я говорю о формальности. Неформально он мог истязать розгами, плетьми и забить до смерти, но это как бы человек во время наказания умер, а не ставилась как бы цель. И помещика за единичный случай не наказали бы. И так же девушку можно было посадить на хлеб и воду, сломить ее волю. Это вещи разные, тут начат был разговор в юридической плоскости. Что касается бытования этого слова и этого явления в культурной памяти, я бы сказал, что, с одной стороны, это всячески вытесняется в русской культурной памяти. В советский период об этом вспоминали как о чужом явлении, а не как о некоторой константе, сохраняющей свое действие и потом, но в народной памяти это во многом оставалось и в какой-то степени определяло поведение людей и тогда, и сейчас.

Елена Марасинова: Я думаю, что мы должны говорить о конкретных эпохах. И я бы предложила немножко послушать эпоху и посмотреть, в каком контексте, допустим, в 18 веке в России употреблялось само понятие «рабство». Я хочу дать небольшой экскурс в историю. Вот формуляр подписи в прошении на высочайшее имя. Здесь есть целая такая история приключений этих понятий. При Алексее Михайловиче, вплоть до правления Петра Первого, подписываться в прошении на высочайшее имя нужно было в соответствии строго со своим статусом. И здесь начинается целая история мифов, которые существуют у нас в создании до сих пор. Знатные люди в окружении государя должны были подписываться «холоп твой», незнатные – «сирота твоя», духовенство – «богомолец твой».

Теперь история со словом «холоп». Мы говорим, что Иван Третий начал обращаться к своему окружению, к государеву двору и называть людей «холопами», отсюда-то у нас и пошло пренебрежение к личности. На самом деле, это была просто реплика орде. Дело в том, что ордынские ханы в русских источниках называются – цари, и они свое окружение, включая и знать русского улуса, называли холопами. И вдруг появляется на Москве великий князь, который говорит: я свое окружение теперь называют холопами, потому что я равный с ордой. Та же реплика была и у его внука Ивана Грозного, когда он сказал «я царь». То есть коннотация понятия «холоп» в начале 18 века двоякая. С одной стороны, это действительно человек, находящийся в услужении и имеющий крайне мало прав, а с другой стороны, это знать, окружающая царя. И у Петра даже был указ: есть некоторые люди, которые по своему состоянию и чину должны писаться сиротами, а они пишутся холопами – нужно это прекратить, иначе будет наказание.

Елена Фанайлова: Петра так смущала социальная путаница?

Елена Марасинова: Конечно! Каждый должен подписываться по чину. Но так было только до 1702 года, а в 1702 году появляется указ: отныне в челобитных, жалобах на высочайшее имя всем подписываться – нижайший верноподданный раб. Все население страны уравнивалось в отношении государя, и теперь обращаться не «государь батюшка», а «державнейший царь», а потом «державнейший император». Дистанция сразу определялась, и все население страны должно было подписываться «нижайший раб». Нужно сказать, что все эту формулу очень быстро усвоили, перенесли даже на частную переписку, и дети в отношении к своим родителям иногда могли подписываться – «ваш, батюшка, нижайший раб». Это была вполне законная подпись сына.

Вот это определение «нижайший раб» в послании на высочайшее имя не имело при этом ничего унизительного для просящего, потому что служба государю считалась самым главным достоинством и добродетелью, и быть нижайшим рабом царя – это было примерно то же самое при сакрализации образа, как быть рабом Божьим. Раб Божий – это же мы не считаем чем-то зазорным, а это, наоборот, момент смирения, момент службы. И так продолжалось до 1786 года. А в 1786 году появляется новый указ, опять без всяких объяснений, Екатерина вторая пишет: отныне ни в каких бумагах, особенно на высочайшее имя, слово «раб» вообще не употреблять, а подписываться «верноподданный». До этого был разговор с Дидро, это знаменитый «Вопросник» Дидро, который он представляет Екатерине Второй. Он там ей задает целый ряд вопросов, спрашивает ее, в частности, об эмансипации евреев, она говорит, что «это не совсем в политическом контексте у нас, но у меня есть духовный наставник, и в его доме живет несколько евреев», и все делают вид, что это вроде как и не евреи, а они там проживают. Историки до сих пор бьются над тем, кто этот духовный наставник был, что это за евреи проживали, но я сейчас говорю о другом.

Еще один вопрос, который задает Дидро Екатерине: а правда ли, что ваш крестьянин находится на положении раба под властью вашего помещика? Особенно Екатерину обидело употребление слова «раб», и здесь она делает удивительный семантический ход, она говорит: у нас нет рабов, у нас и слово-то такое запрещено вообще. И тут же говорит: у Петра Великого было несколько указов, в которых он запретил даже употреблять слово «раб». На самом деле, речь шла не о слове «раб», а о слове «холоп». И запрещено было не употреблять слово «холоп», а писать холопов, дворовых людей в список крестьян, которые подлежали подушной подати. Цель-то была фискальная, иначе говоря, просто отмена холопства была произведена Петром, потому что все должны платить подушную подать. Вот это был ее ответ Дидро. Но что самое удивительное, челобитные и прошения на высочайшее имя после 1786 года подаются, и элита дворянства по-прежнему пишет «нижайший раб». Иногда некоторые пишут «верноподданный», «нижайший верноподданный».

Елена Фанайлова: Все-таки сознание людей – это что-то не поддающее жесткой логике, ни исторической, ни социологической. Это остается где-то на подкорке, и люди эмоционально чувствуют себя рабами.

Елена Марасинова: Что самое удивительное, эти послания иногда наполнены были очень глубоким смыслом. Это могли быть очень серьезные проекты. Кто-то из окружения Екатерины, например, мог написать ей серьезный проект и подписаться «нижайший раб». Я думаю, что не потому, что у людей оставалась рабская психология, а потому что это было вот какая удивительная форма русской оппозиционности, которая просматривается уже со второй половины 18 века и которая блистательно была выражена в одном предложении Ломоносова, а потом Пушкин это предложение перефразировал в своем дневнике. И вот над этим предложением мы должны задуматься. Ломоносов говорит: «Я готов быть слугой, но холопом и шутом не буду не только у царя земного, но и у царя небесного. Разве разум отнимет только». Используя эту фразу Ломоносова, Пушкин записывает в дневнике: «Я готов быть слугой, я готов быть даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного».

При самодержавном государстве такое внутреннее достоинство: мне ничего не стоит подписаться рабом, и при этом сохранение какой-то самости и индивидуальности, оно прослеживается. На самом деле, вот даже с историей этой подписи в формуляре челобитной мы можем увидеть какие-то совершенно интересные и неожиданные движения русского духа и взаимоотношения русского человека и власти. Они намного сложнее, я думаю, чем просто какие-то определения.

Елена Фанайлова: Отличный экскурс! Он дает нам много пищи для ума, в том числе о бесконечном русском двоемыслии. Я вот слушала вас и думала, что называется одно, подразумевается другое, а реальность – третье. Томаш, мне кажется, после выступления Елены вопрос про отношения польского пана и польского хама – одна из ваших тем! И как это вообще в категориях рабства рассматривается? Ведь социальные условия определяют поведение людей, и дети до определенной степени копируют поведение своих родителей, и какие-то исторические модели памяти не уходят совсем…

Томаш Зарицкий: Есть несколько взглядов. Есть один, с которым я немножко спорю, что отношения между наследниками польских панов, шляхты и крестьян все время еще живы. Сами эти понятия в Польше употребляются очень часто. Людей называют хамами, обижая их, но это проецируется и на социальную иерархию: если меня называют хамом, значит, меня видят где-то ниже в социальной иерархии. Эта иерархия наследована из Речи Посполитой, но для меня это наследование метафорическое. Перемены связаны с революцией 1917 года, потом еще всем, что случилось во время коммунизма, — здесь трудно говорить о прямом наследстве. Интеллигенция заменила шляхту, и интеллигентом может быть не каждый, но интеллигенция – довольно открытая группа. Эти роли принимают разные группы в разных ситуациях, и думаю, что это стало во многом метафорическим инструментом регуляции отношений.

Елена Фанайлова: Вы, как социолог, пользуетесь представлением о том, что бывшее панство и холопство, или хамство, входит в структуру польского общества, я правильно понимаю?

Томаш Зарицкий: Эта метафора является очень важной, но она относительная, ее можно употреблять в очень разных контекстуальных ситуациях. Я могу оказаться в одной остановке паном, а в другом хамом. Мое право употреблять ту или иную идентичность не связано с происхождением.

Елена Фанайлова: А может ли польский интеллигент, а вы в своих работах настаиваете, что интеллигенция – одна из важнейших составляющих польского общества, правящий класс фактически, быть и ханом, и паном в зависимости от контекста?

Томаш Зарицкий: Может быть, по отношению к другим, более значимым интеллигентам.

Елена Фанайлова: Вот к своему президенту как относится польский интеллигент, президент для него кто?

Томаш Зарицкий: Это зависит от политических отношений. Но если я человек, который только добивается социального статуса, и формально я уже могу считаться интеллигентом, но кто-то заметит, что я не вполне еще достиг нужных интеллигенту качеств, называть меня хамом никто не должен, поскольку это очень оскорбительно, но может кому-то сказать, что я все-таки хам, хотя я притворяюсь интеллигентом.

Андрей Медушевский: Я хотел еще сказать о соотношении юридического рабства и метафорического. Во-первых, уточню, что холопы – это наиболее близкий термин с аутентичному рабству в римском смысле, но холопство возникает не при Иване Третьем. Оно фиксируется в «Русской правде», и «Русская правда» очень хорошо раскрывает источники холопства – это купля, женитьба на рабе, рождение, долг, плен, разграбление. И действительно, в последующее понятие, которое относилось к дворовым людям, получает расширительную трактовку. В 17-м веке существует уже холопий приказ, и Петр Великий в 1704 году, закрыв этот приказ, фактически уничтожил это понятие. Холопы были, так сказать, приравнены к крепостным. Даже возникает уже более метафорическая трактовка этого понятия, и сюда же может быть отнесена трактовка понятия «рабство».

Я хотел бы отметить, что в разных странах рабство означало разные вещи в социальном и культурном контексте. Бразилия – страна, которая позже всех отменила рабство, это 1888 год, то есть позже, чем в России, и там рабство имело более четкий смысл, причем культурные аспекты рабства были иные, нежели в России. Рабов привозили из Африки, но были и местные рабы – индейцы. Рабы различались на белых, метисов, то есть цветных и черных. Культурный конфликт, связанный с рабством, был гораздо глубже, потому что это был конфликт расовый, по существу, это был конфликт религиозный – рабы могли быть мусульманами, а их господа могли быть католиками, португальцы, например. Это был конфликт, также связанный с культурными стереотипами, и в этом смысле рабство действительно выражало очень сильный культурный разрыв, которого не было в России. В России все-таки и господа, и крепостные были православными. Этот религиозный фактор, безусловно, ограничивал влияние рабства или рабской психологии, потому что можно было всегда ссылаться на религиозные ценности для обоснования этического, морального отношения к рабам.

Кроме того, и социальная структура рабства была разная. Если мы возьмем страны Латинской Америки, там вообще существовала ситуация, когда одни рабы могли иметь других рабов. Существовало огромное количество категорий этих рабов, они имели разный статус – вольноотпущенные и так далее. То есть фактически это близко к римскому пониманию. Сейчас существует огромное количество историко-культурных, историко-антропологических исследований, которые показывают, что культурное влияние рабства в странах Латинской Америки или Азии гораздо более мощный фактор, нежели то, что мы можем говорить о крепостном праве в России.

Елена Фанайлова: А как это проявляется в Латинской Америке?

Андрей Медушевский: Насколько я могу судить по работам латиноамериканских авторов, они пишут о существовании культурного дуализма, который не вполне преодолен. По существу, средний класс во многих странах Латинской Америки – это одновременно и высший класс, а все остальное население, большая часть населения живет по другим культурным, социальным и экономическим стандартам.

Елена Фанайлова: То есть это бедное население.

Андрей Медушевский: Фактически да. Это конфликт позитивного права и справедливости. Потому что вот это население – бывшие рабы, оно, конечно, ощущает социальную несправедливость, которая была ранее, и проецирует ее не современность. Также, по мнению некоторых авторов, очень сильное развитие проституции во многих страна Латинской Америки связано с традициями рабства. Наконец, то, что называется трафиком людей и торговлей людьми, сохраняется до сих пор, и есть десятки тысяч примеров, когда люди удерживаются насильно, в том числе с целью экономической эксплуатации.

Елена Фанайлова: Я боюсь, что это и российские реалии тоже. Мне сложно сравнивать объемы, но…

Андрей Медушевский: Это глобальный оборот, экономический, но я не думаю, что это только проблема мигрантов. Это действительно определенные культурные стереотипы действуют и в странах Азии, и в странах Латинской Америки, возможно, в каком-то смысле они действуют и в ряде постсоветских стран.

Абрам Рейтблат: Вот классическое рабство и даже крепостное право – это государственный институт, государственные законы, так или иначе, зафиксированные. То, о чем идет речь сейчас, юридически государством никак не фиксируется, государство даже прокламирует борьбу с этими явлениями. Сейчас это все-таки важная вещь для понимания этих явлений. И хотел реплику сказать по поводу выступления Томаша. Пан, насколько я представляю, это нейтральное сейчас обращение к человеку, оно ценностно не окрашено. В дореволюционной России было такое же слово «господин». Хочу обратить внимание, что в современном русском языке хотя есть попытки вернуть слово «господин», оно не возвращается. Малейший намек на социальное неравенство в языке и в отношениях, типа «холоп» или что, он в современной русской культуре отсутствует. Возможно, это связано с тем, что почти всех господ уничтожили или выгнали, и почти никто из нынешних граждан России не ощущает себя представителем высших классов. И вот эта нивелирующая культурная установка не знаю, как ее соотнести с предметом нашего разговора, но возможно, это тоже наследие психологии угнетенного человека.

Елена Фанайлова: Взбунтовавшегося…

Томаш Зарицкий: Я очень люблю ссылаться на пример того, что в Польше «пан» – это такой нейтральный способ обращаться к человеку. Думаю, что это символически важно для иерархии и ценностей гражданских, на которых построено современное польское общество. Это связано не только с культурным наследием, но с конкретными процессами в 1917 году, которые я оцениваю как интеллигентскую революцию в Польше. В России была большевистская интеллигенция, которая создала Советский Союз, принесла идеи гражданина и товарища, а в Польше – национальная интеллигентская. Это был момент, когда способ обращаться к людям «пан» формально был зафиксирован, и это было символически с точки зрения выигрыша интеллигенции борьбы с землянством польским, помещиками, богатой шляхтой, которая до того момента монопольно называла себя панами, все остальными были крестьянами. До 1918 года паны – это были практически только шляхтичи.

Елена Фанайлова: Интересно, что и после 1945 года, в советской Польше ничего не изменилось.

Томаш Зарицкий: Да. В 1918 году все стали гражданами новой страны и получили право называться панами. И все это было осуществлено интеллигенцией, которая отменила право монополии на высший статус, но сама при этом удержала ключевую роль. И сейчас бывают у нас такие споры, насколько этот способ демократизации демократичен, так скажем. Мы расширили статус пана на всех граждан Польши, но культурно остается ценностная иерархизация, что крытые хамы где-то еще есть. Хотя формально все поляки сейчас – паны, наследники мифического шляхетского государства. И в первой Речи Посполитой шляхтичи были равны юридически, не служили государю, но выбирали государя свободно, — память про это остается одной из центральных точек польской идентичности. Это основано на сравнении с Россией – рабской страной, где даже аристократия, помещики сами себя называли рабами. А в Польше шляхта, даже самая мелкая, считала себя свободными людьми, и король был как раз слугой шляхты. Это миф, но он до сих пор существует в польской идентичности и истории.

Елена Фанайлова: А насколько корректны параллели, насколько мы можем говорить о современной истории, привлекая историю прошлую к объяснению того, что происходит сейчас? Я знаю, что многих историков раздражает, когда сейчас говорят: вот присоединение Крыма – это типичные Судеты, австрийский аншлюс… Если мы будем все время объяснять современность прошлым, мы вообще никуда не двинемся, мы будем по кругу ходить.

Елена Марасинова: У меня несколько реплик. Андрей Николаевич, речь шла не о появлении холопства в 15-м веке, а о том, что в 15-м веке, при Иване Третьем, понятие «холоп» распространяется на идентификацию взаимоотношений великого князя и государева двора, то есть знать называется холопами по отношению к государю. Второе, безусловно, в 18-м веке такие понятие, как «холоп», «благородный», начинают приобретать и такую нравственно-оценочную окраску, не только принадлежность к податному сословию. В письмах и в дневниках, мемуарах дворянства есть такие семиотические игры с этими словами. Маленькая реплика Абраму Ильичу. Я последнее время рассматриваю следственные дела 18-го века, и у нас у всех была полная убежденность, что наказать крестьянине на конюшне, и он через три дня после этого умирает, то вроде как помещику исходит срок. Но я обнаружила, что не было никакого равенства в наказаниях за преступления в зависимости от положения убийцы, но было удивительное равенство жертв. И для дворянина одинаковое наказание – зарезал ты священника, убил ты в пьяной драке соседа-помещика или ты запорол крестьянина на конюшне. Как правило, наказание было – конфискация, полгода покаяния, неделя на хлебе и воде и после этого иногда ссылка в Сибирь или каторга. То есть статус жертвы в 18-м веке не определял жестокость наказания, а определял статус убийцы.

Занимаясь элитой дворянства, у меня протягивается и в 19-ый и в 20-ый век особенность еле заметной, может быть, дворянской фронды, которая возникает в 18-м веке. Она политически не окрашена, все подписываются «рабами». Но удивительное явление я прослеживаю, оно трансформируется от дворянства в сознание русской интеллигенции. Первое, стремление не столько в прямом диалоге с властью, но и еще как-то добиться политических прав. Второе, постепенно появляется в конце 18-го века в среде просвещенного дворянства и потом в 19-м веке недопустимость сотрудничества с властью, какая-то от нее отстраненность, даже какое-то брезгливое отношение к этому институту, и при это особое представление о службе отечеству. Если я забочусь об интересах отечества, то я, как правило, всегда противопоставляю себя власти. Лучшая форма службы интересам отечества – это конфронтация с властью. Эта тенденция, конечно, не распространяется на всю интеллектуальную элиту, но она зарождается именно в конце 19-го века – жить помимо власти и брезгливость к сотрудничеству. Это просто черта русской интеллигенции.

Елена Фанайлова: Национальная шизофрения?

Елена Марасинова: Нет, это, я думаю, отчасти связано с тем, что власть все-таки довольно сильный институт, и в силу целого ряда объективных причин институт наделен очень большими полномочиями и играет большую роль во всех сферах жизни. И особенность нравственной, интеллектуальной, индивидуальной фронды присуща нашей истории.

Елена Фанайлова: К Андрею Николаевичу Медушевскому я с тем же вопросом. Насколько правомочно рассуждать о том, что нынешний правитель России наследует всем деспотическим чертам, что в его бессознательном тоже работает это представление о рабе и господине. Например, отношение многих людей, как показывают соцопросы, сейчас к Украине как к нашим меньшим братьям. Мы можем так рассуждать, или все-таки я спекулирую сейчас?

Андрей Медушевский: Фактически вы имеете в виду вопрос об имперском сознании так называемом, о котором сейчас много пишут.

Елена Фанайлова: Конечно.

Андрей Медушевский: Думаю, что все-таки здесь речь не об имперском сознании в классическом понимании. Потому что имперское сознание исключает такой выборочный подход к отдельным нациям. Для империи важна просто сила независимо от того, о поддержке каких наций или национальностей идет речь. Так что в таком старом классическом понимании смысла это не имперское сознание, на мой взгляд. Другое дело, что речь идет об ответственности больших государств, бывших империй, за ситуацию вокруг них, на постимперском пространстве. В этом смысле можно говорить, что все большие империи, в прошлом существовавшие, сохраняют это представление о своей исторической ответственности. Возьмем ли мы Соединенное Королевство, возьмем ли мы Францию, которая защищает франкофонов. Здесь как раз важен лингвистический принцип.

Вы провели параллель с Судетами, там все-таки в основе лежал расовый принцип, и я считаю, что это сопоставление категорически неуместно. Но если говорить о такой широкой трактовке исторической ответственности, то она присуща действительно всем большим странам, которые ранее были империей, которые хотят сохранить стабильность вокруг этого государства, сохранить культурную среду. И неслучайно здесь большое значение имеет лингвистический принцип. Потому что оказывается поддержка русскоговорящему населению, причем это могут быть русские, украинцы, татары, кто угодно. В этом смысле я считаю, что если даже мы попытаемся провести такие аналогии, то делать это нужно чрезвычайно осторожно и иметь в виду, конечно, общую глобальную ситуацию, поскольку этот вопрос не сводится только к отношениям России и Украины.

Елена Фанайлова: Вы сказали, что это не вполне имперское сознание. А какое это сознание тогда, по-вашему?

Андрей Медушевский: Это сознание большого государства, которое ощущает свою ответственность за стабильность культуры и социальных отношений вокруг него и делает для поддержания этой стабильности определенные усилия.

Елена Фанайлова: Что меня заставляет сомневаться в том, что это только так, это поспешность, с которой «защита» Крыма была проделана. Если бы Россия подождала бы немного стабилизации ситуации в Киеве и легитимации хоть какой-то имеющейся власти, я бы с огромным уважением и вниманием отнеслась бы к этой функции защиты. Но вот эта торопливость и методы, которыми это было проделано, оставляют для меня ряд вопросов… Вообще, поле для дискуссии остается. И именно поэтому я думаю, у Правителя с большой буквы о силовых представлениях его, об этом иерархии власти и рабов, которые все-таки в русском культурном сознании присутствуют.

Андрей Медушевский: Отмечу, что одно дело, когда мы говорим о принципах, а другое дело, когда мы говорим о том, что называется «реаль политик». Если мы возьмем ситуацию в других аналогичных конфликтах, не будем даже рассматривать Сербию и Косово, как такой самый известный пример, но, скажем, Сомали, Эритрея или Восточный Тимор – все эти ситуации были чрезвычайно острыми и требовали быстрого вмешательства. Поэтому большие государства, которые участвовали в принятии решения, не всегда могли ожидать такого стабильного правового урегулирования ситуации. Если дело идет о защите прав человека определенной категории населения, вмешательство должно быть проведено достаточно быстро.

Абрам Рейтблат: Я бы в другой плоскости вопрос поставил. Тут употребляется термин «мы». А кто эти – мы? Мы – ученые, например, социологи или политологи? Или мы – современники граждане? Или мы – это политики, политтехнологи? В каждом из этих «мы» будут разные ответы. Если мы – это исследователи, то желательно, конечно, идти путем конкретно исторического анализа. Хотя какие-то ситуации сравнительно недавнего прошлого могут для анализа нынешней ситуации пригодиться. Особенно, допустим, если мыслить в русле концепции запаздывающей модернизации, что в России модернизация опаздывает по сравнению с какими-то другими государствами, мы тогда можем проходить какие-то стадии, которые там раньше были пройдены, и мы можем по аналогии что-то использовать и рассуждать в этом русле. Хотя, конечно, в каждой конкретной исторической и политической ситуации они имеют сильную специфику. Это если мы – исследователи.

Если мы – публицисты или политтехнологи, разумеется, и на практике они это используют и действуют. Они не будут спрашивать и рассуждать, а будут проводить политические аналогии в ту или иную сторону. Те политтехнологи или публицисты, которые поддерживают власть, будут вытаскивать одну аналогию, а те публицисты или политтехнологи, которые находятся в оппозиции, будут вытаскивать другие аналогии. И каждый по-своему будет прав, потому что они какие-то черты прошлого будут абсолютизировать и прикладывать к современной ситуации. Для разных «мы» будут разные ответы. Если мы – как просто современники, участники ситуации, у меня тоже возникали какие-то другие, но близкие исторические аналогии. Одни говорят, допустим, об аншлюсе, то есть о присоединении Австрии, а другие – о присоединении части Чехии, вот один из этих вариантов возник и у меня.

Елена Фанайлова: Я еще знаю аналогию 1968 года.

Абрам Рейтблат: Ну, аналогии неинтересны, а интересен конкретный анализ этой ситуации. А есть, скажем, такие взгляды, что, вообще, за этим стоят просто стандартные подходы о том, что для повышения рейтинга нужна победоносная война. И тогда неважно, кто кого присоединит.

Елена Фанайлова: Но это уже не исторический подход, а политтехнологический.

Абрам Рейтблат: Ну, политтехнологический, политический, какой угодно. Важно, какой расклад, в какую сторону направить усилия и так далее. И тогда все эти рассуждения об империи, они просто окажутся в стороне от этого или будут привлечены для легитимации данной концепции. Так что желателен конкретный исторический, политический, социологический подход отдельный, а изучение исторических явлений типа крепостного права отдельно проводить.

Томаш Зарицкий: Эти сравнения – метафоры, которые никогда не будут вполне однозначно правдивыми. Можно их оценивать, но всегда будет что-то, что не совпадает. Но эти метафоры иногда единственный способ высказать свою позицию. Даже отдельные слова, которые мы употребляем, это тоже метафоры, и они в каком-то историческом контексте возникли. Можно спорить о слове, подходящем для описания конкретного случая. И как социолог я часто негативно реагирую на метафоры, которые мои коллеги или политики употребляют, но сразу я осознаю, что через минуту-другую я сам буду что-то говорить и тоже употреблять метафоры. И мы каждый раз должны все это обсуждать, и каждый из нас имеет право на свою позицию.

Свобода, равенство, рабство. Власть рабов над рабами посредством рабов | Философия

Илья Репин. Бурлаки на Волге

Еще одно пророчество Достоевского

В романе Достоевского «Бесы» некто Шигалев, замыслив создать общество всеобщей свободы и равенства, закончил проектом, в котором все свободно выбирали рабство и в этом рабстве были равны. Достоевский имел в виду отнюдь не коммунизм, но капитализм и либерализм, поскольку только рабство, свободно выбранное всеми или почти всеми, может быть полным и окончательным рабством. Эти мысли угадываются в рассуждениях студента Шатова, который провел год в свободной Америке, где его избили, обворовали и превратили в еще большего раба, чем был рабом его крепостной отец. Но Америка, как и Европа, в последующем развитии сумела избежать тупика индустриального рабства – во многом в результате развития идеи прав человека и вынужденного морального соперничества с СССР. Там, где достоинство личности не отстаивалось посредством коллективного действия, капитализм завершился коллективным рабством и не мог завершиться ничем иным. Именно это произошло в России. Капитализм в России приобрел форму бандитского капитализма, поскольку не встретил сопротивления уважающих свое достоинство людей. Что касается либерализма, то его идеалы свободы, равенства и братства могут быть легко искажены. Мы можем получить такую свободу и такое равенство, которые прекрасно уживаются с рабством, и такое устройство рискует стать всеобщим.

Тоталитаризм XX века в фашистском, тем более советском варианте отнюдь не был обществом тотального рабства по той причине, что идея, хотя и ошибочная, требовала ницшеанского сверхчеловека, который по определению не может быть рабом. Тотальное рабство может наступить только тогда, когда в обществе нет более великой идеи, чем идея личного обогащения. Вот почему Ханна Арендт ошибалась в своей концепции банальности зла, которую она применила к тоталитаризму. (Речь идет о книге «Эйхман в Иерусалиме». К этому выводу мы можем прийти на основании данных, изложенных в книге Беттины Стангнет «Эйхман до Иерусалима: Нерасследованная жизнь организатора массовых убийств». Книга доказывает, что Эйхман не был ни морально тупым исполнителем, ни опереточным злодеем.) Зло это было не совсем банально, а точнее, совсем не банально. Подлинно банальное зло утверждается только тогда, когда от свободы отказываются в массовом порядке и не из страха, не под давлением, а из соображения комфорта, причем делают это сразу все общественные классы. Мысль о таком всеобщем отказе от свободы высказывалась многими, и достаточно давно. Она содержится уже в марксистской критике буржуазной свободы, повторяется у философов Франкфуртской школы, содержится в раннем экзистенциализме, не говоря уже о постмодернизме Фуко.

Вопросы словоупотребления

12 лет рабства — отзывы и рецензии — КиноПоиск

сортировать: по рейтингу по дате по имени пользователя показывать: 10255075100200 1—10 из 271 Так ведь никто и не спорит. Жестоко? Да. Противоестественно? Да. Бесчеловечно? Конечно! Сейчас родители внушают это детям с пеленок, потому что настали иные времена. Но бывали деньки совсем не изобиловавшие разумным гуманизмом, это все знают. Я распинаюсь потому, что фильм станет для вас откровением только в том случае, если о рабстве как явлении вы не слышали, что просто невероятно, или же, если вы любите наблюдать на экране обилие жестокости, крови и страданий. В остальном же лента не оставляет никаких ощущений и не пробуждает никаких эмоций кроме объяснимого человеческого сострадания к несправедливо угнетаемым рабам из давно прошедшей эпохи. По мне не лучшая перспектива, да и похожего результата можно добиться гораздо проще, просто задумайтесь на секунду о бездомных щеночках. Все, фильм можно не смотреть. Только не нужно считать меня бессердечным, просто от фильма подобного калибра ожидаешь большого эмоционального порыва, сложных исторических параллелей, глубины и всегда, хочу подчеркнуть, всегда острой связи с современностью. Ничего этого в фильме, к сожалению, нет. Из положительного можно отметить великолепного Майкла Фассбендера и совершенно уморительного Бреда Питта в образе библейского спасителя с обязательным монологом о добре и зле. А еще фильм скучный, очень скучный, и как это часто бывает, скуку сопровождают много лишних, неправдоподобных и затянутых сцен. Кроме того, пусть горят в аду все кто говорил, что 12 лет рабства это усерьезненный вариант Джанго освобожденного, не верьте, это наглый рекламный трюк. прямая ссылка 29 декабря 2013 | 12:26 felixkriventzov Как я стал рабом или как получить «Оскар» Фильмы про рабство в США выпускаются ежегодно, и зачастую получают высокие оценки как от критиков, так и от зрителей — взять хотя бы ‘Прислугу’ и ‘Джанго освобождённого’. Они довольно часто выбивали себе премии ‘Золотой глобус’ и ‘Оскар’, а своих режиссеров возносили до небес. Эту закономерность, видимо, и заметил режиссер Стив МакКуин, решившись взяться за экранизацию романа ’12 лет рабства’. Только вот между этим фильмом и прошлыми, снятыми на эту же тему есть небольшая разница — ‘Прислуга’ и ‘Джанго’ действительно получились шедевральными. А что же ’12 лет рабства’? Фильм донельзя банален и не содержателен. В нём нет ничего, чтобы заинтриговать зрителя, чтобы заставить переживать за героев, посочувствовать им. А что есть? Есть беспорядочная хронология, из-за которой просто-напросто не веришь, что Соломон Нортап провёл в рабстве аж двенадцать лет — такое ощущение, что события в фильме укладываются в пару недель. Есть много сцен из разряда ‘ни к селу, ни к городу’: Камбербетч с дробовиком, танец рабов в доме Эппса и крупный план лица Чиветеля Эджиофора, номинация на ‘лучшую мужскую роль’ которого кажется лишним поводом для Академии, чтобы поиздеваться над ДиКаприо (который статуэтку, несомненно, заслужил). Есть известные актёры вроде того же Камбербетча, Дано, Питта и Фассбендера, мелькающие на второстепенных ролях и показанные уж слишком хрестоматийно: либо отпетыми негодяями, либо прямо-таки святыми ‘добряками’. За каждого из них скорее обидно. Также есть (или нет?) совершенно незапоминающийся саундтрек от Ханса Циммера. А главное — в фильме нет идеи. Мы просто наблюдаем сокращенную до двух часов историю жизни человека, принятого за раба, и эта история, как ни прискорбно, совершенно бессмысленна. Какой урок можно извлечь из неё, кроме уже заезженного ‘рабство — это плохо’? Как будто раньше на эту тему никто ничего не снимал. Для меня ’12 лет рабства’ — это блеклая и скучная пустышка, неистово пищащая: ‘Посмотрите, какая я толерантная, нарядная и актуальная! Похвалите меня кто-нибудь, дайте мне награду просто за то, что я есть!’. Нет уж, простите — больше этот фокус не прокатит. Хватит уже хвалить такие слабые фильмы только за их, извиняюсь, цвет кожи. 5 из 10 прямая ссылка 20 февраля 2014 | 02:54 Сегодня посмотрел эту ‘гениальную’ картину. Учитывая то, какие рецензии получило данное творение, рассчитывал я увидеть оскоровскую душещипательную драму. Вместо этого я 120 минут я то старался не порвать щеки от зевоты, то неконтролируемо смеялся от того, как нелепо всё снято. Самая главная моя претензия к режиссеру, а точнее к его отношению к зрителю: не иначе, как господин МакКуин думает, что у зрителя 47 хромосом, другим образом я не могу объяснить раздражающе долгие планы крупные планы на лицо главного персонажа. Уже в середине фильма мне хотелось кричать: ‘Я понял, что Соломон страдает, я не совсем тупой, и мне не надо наблюдать его лицо по три минуты, чтобы понять как ему тяжело, развивай сюжет, а не тяни экранное время’. Так же вызывает вопрос у меня то, как показаны персонажи в этом фильме: всё чёрные праведные страдальцы, все белые (кроме персонажа Бреда Пита) сволочи. В фильмах, которые претендуют на серьёзность, по-моему, не приемлемо всё красить либо только в чёрное, либо в только белое. Кстати, появление Бреда Пита вызвало только смех (ей богу, ему бы ещё при пост-продакшене нимб подрисовали). Более того, ужасы рабства раскрыты не самым лучшим образом. Хочется поставить в пример ‘Джанго Освобождённого’, где надсмотрщики были поизобретательнее и не ограничивались поркой и повешением, а могли и в чугунном ящике запереть под солнцем на неделю, или скормить беглеца собакам на глазах у гостей. Жестокость в ‘Джанго Освобождённом’ действовала на меня, как на зрителя (я ужасался от мысли, что такое могло когда-то быть), в этом же фильме я на всё это смотрел, как на дешёвую попытку затронуть мои эмоции. Самое обидное, что я осознал выходя из зала, что основа подходит для того, чтобы сделать не просто хороший фильм, а шедевр ‘на века’, но нелепая и местами даже убогая постановка всё губит на корню. Но не всё настолько плохо. К актёрам нет н единого нарекания (даже Чиветель Эджиофор, планы на лицо которого меня за 120 минут достали, запомнился как хороший актёр). Кстати, не удивлюсь, если исполнителю главной роли дадут оскара. В итоге получилась нелепо поставленная драма, которая пытается затронуть эмоции зрителя дешёвыми приёмами. Мне даже обидно, ведь я понимаю, что данная картина — потенциальный триумфатор на вручении наград киноакадемии, ведь сейчас, чтобы получить признание критиков, не обязательно снимать хорошие фильмы, главное снять что-нибудь, что будет затрагивать тему страданий меньшинств. 3 из 10 С моей точки зрения больше эта картина не заслуживает. прямая ссылка 26 декабря 2013 | 03:40 Cherrytie «12 лет рабства»: 1619 — 1865 как эпоха позора. Третья большая работа Стива МакКуина, в которой он не отступает от своего фирменного стиля, отличительными чертами которого являются бескомпромиссное отношение к зрителю и внимание к деталям. На этот раз режиссер, однако, очевидно покорит массовую публику и получит массу кинематографических наград. Трагическая история Соломона Нортапа, который обманным путем был взят в рабство и, сменив нескольких владельцев, просуществовал в невыносимых условиях целых 12 лет. После своего освобождения в 1853 году мистер Нортап опубликовал книгу воспоминаний об ужасах рабства и стал одним из виднейших деятелей аболиционистского движения. Именно история Нортапа и была положена МакКуином в основу картины. Бесчеловечность ситуации, когда унижение одного человека другим является рядовым явлением, демонстрируется в фильме откровенно и без какой-либо цензуры. Мир, в котором живут герои «12 лет рабства» это антипод тому, как показывается рабство, во многих картинах, когда отношения «раб-хозяин» изображаются без какой-либо чрезмерной жестокости. О том, что мир рабства это настоящий ад, и именно таким он и будет показан, говорит присвоенный фильму рейтинг R. Даже в моменты, относительного спокойствия постановщики ни на минуту не дают зрителю забыть, что все происходящее не имеет к понятию «нормально» никакого отношения. Кто бы подумать, что этот режиссер-минималист сможет поставить такую по-настоящему масштабную историю, как по времени охваченному в рассказе, так и в плане действия. С технической точки зрения режиссура МакКуина не соответствует стандартам массового кинематографа – он слишком долго держит один и тот же ракурс, и очевидно многое снимает одним дублем. Такой подход, безусловно, требует умения и говорит о собственном стиле, возможно Стив это один из тех режиссеров, который не оглядывается на общепринятые стандарты, заменяя их своими собственными. Кроме того Стив, можно сказать, безучастен по отношению к своим героям в плане визуализации, он сквозь камеру смотрит на них беспристрастно констатируя происходящее. Аналогичную ситуацию можно наблюдать и в его «Голоде» и в «Стыде». Признать МакКуина гениальным будет совершенно правомерно, после того, как где-то во второй половине фильма будет продемонстрирована сцена, когда главный герой Соломон, начнет подпевать таким же как он униженным и оскорбленным. Тут Стив покажет, что он точно знает, что кино не должно быть прямолинейным и самые, казалось бы, простые вещи, верно истрактованные могут стать больше, чем они есть на самом деле. Единственная вольность, которую позволил себе МакКуин – это довольно своеобразное изображение свободных афроамериканцев. Даже в Вашингтоне, где прогрессивные взгляды были довольно распространены, положение тех, кого в южных штатах рассматривали как рабов, выглядит преувеличено благополучно. После официальной отмены рабства обстоятельства жизни афроамериканцев были по части гражданских прав совершенно не сопоставимы с теми свободами, которыми обладала белая часть населения США. В «12 лет рабства» же свободные афроамериканцы показаны, как совершенно уравненные в правах с «привилегированной» частью общества, в то время как это не так. Возможно, режиссер уделил недостаточно внимания жизни главного героя до того, как он попал в рабство, поэтому зрители и не увидели, что даже у формально свободного гражданина имелось довольно весомое поражение в гражданских правах, если он имел темный цвет кожи. Очевидно, что для актеров участие в подобном проекте является довольно престижной строчкой в резюме. «12 лет рабства» может похвастаться наличием таких знаменитых личностей как Пол Джаматти, Пол Дано, Сара Полсон, Скут МакНэйри, Бред Питт. Особо запоминающиеся роли у Бенедикта Камбербэтча, который играет рабовладельца, который с одной стороны понимает, что рабство это зло, а с другой – ничего с этим поделать не может, и у любимца режиссера — Майкла Фассбендера. Фассбендер показывает, что такое настоящее безумия, изображая абсолютно ненормального плантатора, который относится к рабам как к вещам в прямом смысле этого слова. Наверно, если кто и достоин получить Оскар в 2013 году, то это Майкл. Про экранного Соломона Нортапа и говорить не стоит, Чиветель Эджиофор гениален. Смотреть «12 лет рабства» нужно непременно, даже если вы не в восторге от авторских работ Стива МакКуина. Это фильм больше, чем просто кино это попытка осмыслить один из чудовищнейших периодов в истории, когда общество, казалось, докатилось до самого дна, но тут снизу постучали. прямая ссылка 29 ноября 2013 | 14:44 zhorov 12 лет «комфортного» рабства. Когда взрослые люди затрагивают серьезные темы в кино, они берут на себя определенную ответственность перед нами. Зрителю как ребенку нужно все так разжевать, чтобы его мироощущение было правильным. Кино как учебник и если мы решили его прочесть, то должны быть уверены в правильности заложенных мыслей. Какую мысль несет фильм «12 лет рабства» и как отражает наше мироощущение. Тема не новая, но когда её затрагивают, сразу тянут на премию Оскар. История о свободном человеке, который по воли судьбы стал рабом и по той же воле освободился – не сам. Вас это зацепило? Вы сопереживали главному герою? Его жалость вас воодушевила? В каждые времена есть свои порядки и со временем они изменяются, суть порядков остаётся. Никогда не будет равноправия, всегда будут богатые и бедные, дурные и умные, добрые и злые – такова жизнь. Такая история должна взволновать и разбудить рассудок, понять кто мы в этом мире. Мир всегда будет не справедлив к жалким людям. Данная история показалась мне какой-то шаблонной и поверхностной. По ходу сюжета надеялся, что раскроют тему вопросов: Почему одни люди эксплуатируют других? Почему есть такое понятие как рабство? В фильме «12 лет рабства» нам просто показали историю человека по имени Соломон Нортап. Если вы решили снять хороший фильм, то потрудитесь заложить определенный смысл, а не снять историю, где мы должны сопереживать главному герою и ненавидеть плохих плантаторов – это шаблон. Если разобраться основательно, то плантатор прав – раб «Соломон» его собственность, он может себе позволить так думать и говорить, ему разрешили. Система того времени позволяла эксплуатировать насильно людей и для большинства это было нормально, а теперь мы лезем в историю и говорим: «Это было ужасно!». Рабы хотели быть рабами, а богатые их эксплуатировать – это факт, иначе такого понятия не было. Есть земля и деньги, завел себе раба, сэкономил на платной рабочей силе, все нормально, так можно. Конечно, потом зависело уже всё от личных качеств хозяина и в фильме показали, как относились к рабам в разных местах. Если хозяин избивал своего раба, то этого никто публично не осуждал – это было нормально для тех времен. Данное кино рассчитано на зрителя сопереживающего жалким героям. Я не верю, что Соломон не мог сбежать в течение 12 лет, он даже попыток сбежать не делал и только случаем судьбы он освободился – борьбы за свободу нет. Зато присутствует жалость – путём игры актеров, затянутых кадров, музыкой и вроде как напряженными ситуациями. Пригласили известных актеров на эпизодические роли, чтобы добавить нашу благосклонность и интерес к данному произведению. Для театральной постановки история прокатила, но не для кино. И тут встаёт вопрос: «Почему такие фильмы обязательно должны нравятся нам, быть хорошими? Потому, что мы такие податливые, таких историй можно снять сотню (основываясь на историю) и всем Оскары давать, а за что?» Хорошее кино должно цеплять, нести определенные мысли заложенные авторами, а не просто излагать сомнительные факты и претендовать на гениальность. Что было то не переделаешь, а вот учиться на глупостях надо – но это не про этот фильм. 4 из 10 прямая ссылка 22 декабря 2013 | 17:19 Antonio 93 «Дорогой ты купил ниггеров?» Не знаю как вам, но мне кажется, что фильм который прочат главным претендентом на оскар, не должен являться настолько унылым и скучным. В очередной раз у белого населения США пытаются вызвать стыд за былые проступки и в очередной раз чёрным это удастся. Не то чтобы я был расистом, но фильмы об этнической дискриминации, как мне кажется весьма бесчестны по отношению к остальным представителям рода человеческого, так как и у тех и у других много чего неприятного и постыдного кануло в прошлое. Это уже второй промах Стива МакКуина, который мне не посчастливилось лицезреть (Первым был самый скучный фильм на свете ‘Стыд’). Мои самые смелые ожидания, были нагло растоптаны и абсолютно не оправданы, но обо всём по порядку. Первое, что бросилось в глаза это не в меру большое количество крупных планов, не знаю то ли это хитрый способ подачи актерской игры всеми порами и морщинами лица актера, то ли оператор с ярко выраженной близорукостью, точно сказать не могу, но это явно не идет фильму в плюс особенно если учесть, что время которое занимает каждый такой крупный план невообразимо долгое, порой это попросту доводит происходящее до абсурда. Далее по списку у нас стилистика подачи, которая явно оставляет желать лучшего, любая ситуация в фильме оттягивается за уши и при том долго, никакой динамики, происходящее в редких случаях пытаются разбавить музыкой, но и саундтрек подобран по всей видимости не особо увлечённой в этом аспекте кинематографа персоной (Чего кстати о ‘Стыд’ сказать нельзя, там в этом отношении всё как надо, фактически на этом фильм и можно назвать сносным, хотя и весьма относительно). Если говорить о сюжете могу лишь заявить, что он сам по себе довольно интересен — это весьма интригующая история, которая у довольно многочисленного населения планеты ныне будоражит кровь и поднимает уровень гордости за своих предков, ибо пережить такое наглое и попросту нечеловеческое отношение вероятно не каждый в состоянии. Но во что превратили эту историю? В нелепое, неоправданно долгое пережёвывание одного и того же, в бесконечную рутину неиссякаемых истязаний, обзывательств и самокопании главных героев. На горизонте замаячит симпатичный положительный персонаж, будьте уверенны надолго он не задержится, нельзя же ведь, чтобы в таком фильме добрые белые надолго задерживались. Собственно процентов восемьдесят всего фильма — бессмыслица, нелепость, уныние и вода, кристально чистая, без всяких примесей сюжета вода, прозрачная и текучая в непонятном направлении, как и весь фильм. И я бы поставил этому псевдошедевру кол и отправил на работу над ошибками (пока солнце высоко), если бы не актеры, которые справились со своей задачей на все сто процентов. Персонажам действительно хочется верить, что рабам, что плантаторам, надсмотрщикам и всем всем всем. Плюсы у фильма безусловно есть, не подумайте, что я всё буду рассматривать в негативном ключе, но их ничтожно малое количество всецело затмевает выше перечисленные недостатки. Из таких плюсов, разве что, хочется особенно выделить атмосферу, чётко и ясно переданную режиссёром, вот тут он безусловно справился и справился на отлично. В целом, если два часа вашей жизни не имеют особой важности, посмотреть этот фильм можно, но ничего фееричного, потрясающе ошеломляющего, сверх новаторского, нечто совершенно фантастически будоражащего самые смелые фантазии, в общем того, что обещают критики и трейлер, вы не найдёте гарантирую! прямая ссылка 18 декабря 2013 | 01:48 Путь Стива МакКуина к своему первому полнометражному фильму был долог. Он 15 лет ограничивался коротким метром, но после выхода «Голода» на него обратили внимание. Конечно, о серьёзных сборах говорить не приходилось (150 тысяч зрителей в Британии и 50 тысяч во Франции), но награда за режиссёрский дебют в Каннах – это отличный старт. Именно у МакКуина впервые заблистал Майкл Фассбендер, ставший к выходу второго фильма британского режиссёра «Стыд», где он снова сыграл в главной роли, одним из самых востребованных актёров. «Стыду», кстати, есть чем похвастаться: приз за лучшую мужскую роль в Венеции, более полумиллиона зрителей в США, почти столько же во Франции, около 300 тысяч – в Британии. Со своим третьим фильмом британец замахнулся на «Оскар». Его «12 Years a Slave» возглавил множество списков лучших фильмов года среди американских критиков. Давайте попробуем разобраться в том, что может привлечь академиков в новом фильме МакКуина. Начать следует, пожалуй, с сюжета. В 1841 году, то есть за 24 года до тринадцатой поправки, запрещающей рабство, свободного и образованного негра Соломона Нортапа (Чиветель Эджиофор) похищают торговцы людьми. Семья и музицирование на скрипке остались в прошлом. Теперь он Плэтт – обычный ниггер, место которого на плантации. Надо сказать, Плэтту сначала везет, и он попадает к весьма либеральному рабовладельцу Уильяму Форду (Бенедикт Камбербэтч), но конфликт с белым плотником Джоном Тибитсом (Пол Дано) заканчивается продажей своенравного раба Эдвину Эппсу (Майкл Фассбендер) – отмороженному плантатору. Собственно говоря, сюжет достаточно условный, каких-то крутых поворотов, захватывающего действия и неожиданного развития событий здесь ждать не стоит. Вообще кино снято для того, чтобы продемонстрировать все круги ада, через которые пришлось пройти обычному человеку по воле случая. Герой Брэда Питт, сознательный белый, говорит Эппсу о несправедливом делении людей по цвету кожи, ведь «перед богом все равны» — таков весьма прозрачный месседж Стива МакКуина. Иными словами, перед нами очередная попытка сыграть на чувстве вины американского зрителя. Что означает эта работа для МакКуина? Уход в коммерцию. Обратите внимание на каст. Помимо традиционного Фассбендера, тут и Питт, и Камбербэтч, и Дано. Все на своём месте, играют неплохо. За счёт звёзд и всегда актуальной в США теме режиссёр пытается выйти на американского зрителя. И на американского критика. Попробуйте-ка написать негативную рецензию на кино о несправедливо пострадавших неграх в «Нью-Йорк таймс». У меня даже Word не знает такого слова – «негр». Честно говоря, я испытываю особую слабость к политически ангажированному кино. Мне нравится смотреть на попытки режиссёров выступить в качестве агитаторов. Иногда получаются очень мощные штуки, но не в случае с чёрными. Не стоит забывать о том, что МакКуин, несмотря на свою фамилию, тоже того. Толком не могу понять, почему, когда дело доходит до негров, то нам подсовывают какую-то приторную попсовую историю? Давайте вспомним дебют британца. Для тех, кто не знает, «Голод» рассказывает о борьбе заключённых из Ирландской республиканской армии за признание за собой статуса политических. Протестуют они своеобразно: отказываются мыться, носить тюремную одежду и обмазывают какашками стены камер. Не достигнув особых успехов на этой почве, ирландцы решаются на голодовку до победного конца…и умирают. «Голод» — это резкое и жёсткое кино, это оголённый нерв. Гимн протестному самопожертвованию и критика аморальной политики. «12 лет рабства» — банальная драма со сглаженными углами, по сути всего лишь упрощённая и украшенная рюшами версия «Голода». Узнаваем ли вообще МакКуин в «12 Years a Slave»? Безусловно. Есть пару сцен, когда мы точно можем сказать – перед нами тот самый Стив, который всласть поиздевался над Фассбендером в «Голоде». МакКуин, потеряв многое из-за вынужденного упрощения киноязыка, ничего не дал массовому зрителю взамен. «12 лет рабства» — рыхлое кино с невнятным сюжетом. В фильме отдельные события друг с другом плохо связаны. Складывается ощущение, будто смотришь какой-то венгерский арт-хаус на кинофестивале в Локарно. Стоило ли к этому стремиться? Некоторым особо удачливым и талантливым режиссёрам рано или поздно приходится делать выбор. Можно, конечно, продолжать делать «кино не для всех» и получить прокат в 95 кинотеатрах в США, но трудно бороться с искушением снять агитку, которую будут крутить в 1474 залах. «12 лет рабства» — шаг вперёд для Стива МакКуина как коммерсанта и шаг назад для Стива МакКуина как художника. прямая ссылка 13 декабря 2013 | 16:18 Cheh2906 Историю нужно знать! Начну я, пожалуй, с исторических недочетов. 1. Книга ’12 лет рабства’ была написана неким Соломоном Нортапом в 1853 году, и сразу стала бестселлером. Сама вероятность того, что ‘платт’ мог написать книгу в 1853 году вызывает у меня даже сейчас большие сомнения, ибо американское общество насквозь было пропитано расизмом. У каждого в доме были если не рабы, то слуги в виде ‘платтов’, и отношение было к ним соответствующее. Собственно, даже бы и в руки такую книгу никто не взял, ведь вплоть до 80х гг. XX века в Америке ‘платты’ ходили в раздельные с белыми туалеты, и прикасаться к ним было нельзя. Лично в моем представлении, существует большая вероятность того, что эта книга была написана плантатором от безделия под псевдонимом Соломон Нортап. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что все плантаторы в книге-фильме всячески оправдываются то Богом, то рождением, а отношение к рабам показано как человеческое, НО, это было невозможно с 1841 по 1852 гг. Однако, все же в 1948 какая-то защитница прав ‘платтов’, вряд ли имеющая что-то общее с исторической наукой, доказала реальное существование Соломона Нортапа. Попробуем принять это как аксиому. 2. Соломон получает по 45 долларов за игру на скрипке перед господами, но при этом все они его за это благодарят. Сам он ходит в дорогущей одежде, которую мог себе позволить богатый промышленник или плантатор. Гораздо более реалистично было бы, если бы и он и его семья ходили в лохмотьях. Кроме того, в Саратоге и кроме него масса еще чернокожих семей, и таких же богатых. У него есть большой дом, снова, который себе мог позволить лишь очень богатый человек, его же доход от силы мог составлять 200 -300 долларов месяц. Да и вряд ли в это время он бы смог спокойно купить себе дом. Расизм был на каждом шагу. Но, однако, штат Нью-Йорк действительно был штатом свободным, это правда. 3. Допустим ‘платта’ знают все владельцы магазинов, и, допустим, пожимают ему даже руку, хотя, это явное издевательство над историей. НО, сразу же идет сцена, где несвободный, то есть раб входит в этот же магазин, и его называют ‘Сэр’ и пожимают руку. К слову сказать, я убежден, что владельцы магазинов проверяли документы у ‘платтов’ перед тем как обращаться с ними как со свободными людьми. 3.Раб не мог советовать своему хозяину как нужно правильно строить и переплавлять плоты. И уж явно бы хозяин больше бы послушал своего надсмотрщика, чем раба. 4. Раб не мог пожимать руку хозяину. 5. Раб вряд ли мог нападать на своего надсмотрщика. Полагаю, он знал, что за это его по голове не погладят. Как минимум, повешение ему грозило. Собственно, сам Соломон в книге выставляет себя недальновидным рабом. Надсмотрщик сам мог спокойно наказать своего раба, я в этом уверен. Зачем заставлять его висеть? Лицезреть как 5 минут ‘платт’ подвешенный за веревку страдает, не интересно, извините и не вызывает никаких чувств. 6.Форд (Камбербетч) говорит, что Тибит (Дано) может убить раба даже в доме своего работодателя. И сам Форд ходит с ружьем, опасаясь своего плотника. Кроме того, помещение плантаторного раба на пол выглядит очень неисторично. Они вообще в дом не могли входить. 7. ‘Платта’ без сопровождения посылают покупать инвентарь. И хозяйка даже не предполагает, что он может сбежать. Максимум, что могли, так это заставить его тащить инвентарь на себе. 8. Рабыня, попивая чай с хозяйкой, в красивой одежде, произносит самую бредовую фразу за всю историю: ‘В воскресенье могу быть где захочу’. Ммм.. Что? Она что вольнонаемная рабочая, у нее выходной? Откуда у нее такая одежда? Взяла на прокат? Хозяйка дома — чернокожая. Я, полагаю, что белые люди вплоть до 80х гг. даже и предположить себе не могли, что можно жениться на бывшей рабыне. 9. Хозяин вместо того, чтобы приказать наказать раба своим надсмотрщикам, начинает драться с рабом, лезет в свой же свинарник в красивой одежде. После этого он выглядит хуже, чем свой собственный раб. 10. Секс между рабыней и хозяином мог быть вполне, но показывать это было явно лишним. Никакой драматичности в этой сцене нет. 11. Интересный момент, что каждый хозяин считает своим долгом поговорить с Платтом, показывая перед рабом свое величие и образованность, а один даже дает ему подработку, как будто он свободный, а не раб. Через всю картину лейтмотивом идет мысль: Раб — человек. Рабы никогда не считались людьми, и у них не было прав ни в США, ни в Российской империи, нигде. 12. Белые не работали в поле. И, кроме того, их никто не мог заставить это сделать ни в качестве наказания, ни как бы то ни было еще. Нет, серьезно, надсмотрщик, работающий на поле — это явно из разряда фантастики. 13. Белые люди больше доверяют рабам, чем настоящим и бывшим надсмотрщикам, даже самые жестокие из плантаторов. Кроме того, они считают нужным поговорить с рабом, а не просто его убить, например, или сразу отхлестать плетью. 14.Рабы могут спокойно распевать песни, когда в день им нужно было обирать по 200 -300 растений хлопка в день. И да, такое ощущение, что умер не раб, а хозяин плантации. 15. Снова показано, что рабыня может ходить к другому господину в течение дня. В оправдание своей отлучки она говорит, что хозяйка не дает ей мыла, чтобы помыться. А она что, должна была? Права рабов были как то прописаны? У них не было права на мытье, максимум, на 20 минутный отдых, но не более. Кроме того, учитывая их отношениях с хозяйкой, вообще странно, что эта героиня дожила до финала картины. 16. Зачем заставлять другого раба бить рабыню плетью? Почему бы это не сделать надсмотрщику. Ведь это и проще, и надежнее. Если вспомнить Джанго, там хозяин вообще не принимал участия в наказаниях рабов, и это было похоже на правду. Среди кинонедочетов могу отметить 4х-5минутные планы Эджриофора, которые не вызывают ничего, кроме раздражения. Сыграл то он очень хорошо. Оскара действительно достоен, как и Лео, но под конец его герой страшно раздражает. Просто невыносимо. Картина очень скучная. Оригинальности, как и интереса, в ней ноль. Игра актеров достойна похвалы. Причем почти всех. Не буду никого особо отмечать. Все смотрелись органично, особенно, Камбербетч, Дано и Фассбендер. А Питт, к сожалению, просто отработал гонорар, и продюсерские деньги. Ханс ничего не изменил в своей музыке. Она как в Начале, только помягче. Оценка лишь за актерскую игру. 5 из 10 прямая ссылка 06 февраля 2014 | 02:25 Когда впервые я узнал об этом фильме меня он безусловно заинтересовал. Фильм черного режиссера о черном, что может быть интереснее. Трейлер лишь подкрепил уверенность в то, что фильм достойный, а уж после получения Оскара за лучший фильм сомнения были развеяны окончательно. Первые двадцать минут фильма идут на ура, но потом начинается ужасная нудятина. Соломона Нортопа только, что и делают все следующие два часа фильма так это избивают и унижают. Чиветель Эджиофор не показал какой-то особенной игры, он просто весь фильм либо плачет, либо грустит. Лупита Нионго сделала тоже самое и получила Оскар, что вообще полный абсурд. На уровне для себя сыграл лишь пожалуй Бенедикт Камбербетч, лишь он один является вменяемым в этом фильме. Бред Питт толкующий о прелестях свободной жизни с плачущим рядом Соломоном это вообще апогей дебилизма этого фильма. Этот фильм ужасно нудный и долгий. Все эти специально затянутые сцены с тем, как повесили Соломона или где он грустит, намекающие на цвет кожи режиссера и его стремление показать нам все страдания Нортопа во всей красе. Здесь нету хороших и плохих белых или хороших и плохих черных, здесь есть лишь плохие белые и хорошие черные. Прелесть ‘Джанго освобожденного’ и ‘Прислуги’ была в том, что и у белых, и у черных есть свои уроды в семье, а тут лишь съехавшие с катушек белые и прекрасные черные и как я уже говорил это и нам намекает на цвет кожи режиссера. В конце концов я так и не понял в чем смысл данного фильма?В том, что надо просто сидет в рабстве 12 лет и ждать своего часа?Правильно сказал тот черный с корабля:’Лучше умереть в борьбе.’ Вывод Фильм — ужасно распиаренная пустышка, получившая Оскар лишь потому, что она черная. Даже тот факт, что два члена Американской Киноакадемии проголосовали за этот фильм не посмотрев его потому, что боялись испортить впечатление от пиар-компании фильма говорит сам за себя. На мой взгляд лучше еще раз посмотреть ‘Джанго’ и ‘Прислугу’, чем это. А если вы не видели ‘Джанго’ или ‘ Прислугу’, то объязательно к просмотру. 4 из 10 прямая ссылка 20 марта 2014 | 13:08 ugar 133 минуты рабства Обладатель звучного имени и музыкального образования Соломон Нортап, американец с темной кожей и светлой душой, стоит на сорокаградусной жаре с веревкой на шее, едва касаясь кончиками пальцев ног плодородной луизианской земли. Никто не спешит вынимать его из петли, а мышцы ног Соломона уже начинают предательски подрагивать. Добро пожаловать в США середины девятнадцатого века, страну огромных возможностей и чудовищной бесчеловечности! Если у Тарантино годом ранее в его «Джанго» рабство живописалось и отмщалось во всех оттенках красного, то МакКуин отнесся к теме с отсутствием каких бы то ни было несерьезностей и, как бы ни хотелось зрителю, во время съемок его фильма ни один рабовладелец не пострадал. Да и контраст между неволей в пятом колене и похищением с последующим многолетним пленением, как оказывается, очень заметен. Так или иначе, обе работы по-своему замечательны и, если подумать, смотреть их лучше в обратном порядке. Простреленные колени и сожженные дома – вот минимальная награда всем, кто занимался работорговлей и рабовладением в те мрачные времена. Обладатель кинематографической фамилии и художественного образования Стив МакКуин – не белый актер, как его тезка, но скоро станет не менее знаменит. Уже не совсем молодой, но чертовски талантливый представитель семейства творцов и рода перфекционистов. Выразительность и отточенность визуальных решений в его работах заметна даже тем, кто фотографирует «мыльницами» и про выдержку с экспозицией ничего не слышал. МакКуин – певец гимнов человеческой природе во всех ее экстремальных проявлениях и пиар-менеджер Майкла Фассбендера. Его третий полный метр менее эпатажен, куда более академичен, и «глобусы» на «оскарах» и «бафтами» погоняющие тому подтверждение, а Фассбендер в этот раз не в центре сюжета, хотя в своих сценах неистово тащит на себя одеяло зрительского внимания. Актеры тут вообще чудесны до невозможности: Стрип стонет от зависти, а Лето потом будет очень стыдно. Потрясающе гармоничен и нехарактерный Циммер: никаких бравурных пиратских маршей и пафоса музыки из фильмов Нолана. Эджиофор не мигая бесконечно смотрит в камеру, за кадром душецарапающая мелодия, и мы теперь тоже рабы. Рабы таланта всей команды создателей этой монументальной картины. Основанный на реальных событиях, фильм «12 лет рабства», как и многие его собратья по жанру, не сумеет порадовать охочих до сюжетных твистов зрителей в полной мере: событий тут не много, все они про жизнь, про боль, страдания и несправедливость. Фассбендер, как и ДиКаприо у Тарантино, появляется далеко не сразу, но градус напряжения и актерской, в хорошем смысле слова, истерии после этого значительно вырастает. Одновременно начинает завоевывать свой «Оскар» исполняющая роль сборщицы хлопка поневоле Лупита Нионго. Вместе с Эджиофором они – трио китов ленты, актеров на пике своих карьер, ну а Питты и Камбербэтчи – приятный бонус. Подобное кино принято относить к категории манипулятивных, заточенных под фестивали и кинопремии продуктов. Они становятся лауреатами «Оскра», их смотрят все уважающие себя киноманы, а особенно круто разбирающиеся в предмете цокают языками и изрекают очередную мысль про то, что Академия уже не та, а ее выбор в этом году был как никогда прежде предсказуемым. И если даже те хулители, что называют фильм политкорректной пустышкой с хорошей игрой актеров, хоть на толику правы, все их доводы не устоят перед одной простой мыслью. Наглядное напоминание о черных страницах истории человечества жизненно важно для воспитания настоящих и будущих поколений: каждый раб – это шрам на душе мироздания и дисбаланс на весах Добра и Зла в пользу второго. Художник МакКуин создал не летний блокбастер со звездами Голливуда и не просто кино под «Оскар». Он сотворил полотно, на котором красками кинематографических приемов изобразил трагедию одной человеческой судьбы, олицетворяющую всю монструозную суть рабовладения. В механически раскрытые, как у Кубрика в «Заводном апельсине», глаза националистов всех сортов и мастей необходимо транслировать такое кино, чтобы мысли о повторении подобных деяний начинали вызывать у них физическую боль. «12 лет рабства» — гимн стойкости человеческого духа и дань памяти всем, кто пал под кнутами надсмотрщиков. Но никакие пафосные лозунги не заменят вам опыта просмотра этих 133 минут настоящего, уже сейчас запечатлевшего себя в веках кинематографа. прямая ссылка 30 марта 2014 | 02:06 показывать: 10255075100200 1—10 из 271

Цивилизованное рабство. Большинство и сегодня выбирают положение угнетенных

Сотни миллионов людей сегодня искренне стремятся к рабскому статусу. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

Самое большое рабство – не обладая свободой,

считать себя свободным.

Иоганн Вольфганг Гёте

Вообще-то о рабстве не совсем уместно рассуждать в начале бурного и стремительного века электроники, кибернетики и прочего, что связано с компьютерами и производными от них. Попробуй сегодня скажи «успешному предпринимателю», а уж тем более какому-нибудь уважаемому СЕО, что он самый настоящий рабовладелец. Только без кнута и розг в руках, а подчиненные его – натуральные рабы, но без кандалов звенящих да ошейников, заклепанных намертво. И тем не менее…

Начну с того, что с рабством и рабовладением человечество познакомилось очень давно – еще в Древней Месопотамии. Тогда рабами становились обычно пленные враги, плюс за долги своим же собственным царям им подвластные продавали себя в рабство. Затем настали времена древних Египта и Греции, Римской империи, сам институт рабовладения постепенно развивался, укреплялся, становился все более универсальным, изощренным, жестоким и разнообразным. Рабами уже могли быть не только роющие канаву или строящие жилище хозяина, но и его личные садовники, учителя детей, переводчики-толмачи и писари.

Кстати, когда началась массовая бизнес-охота на рабов, самыми бесчеловечными среди будущих рабовладельцев слыли арабы из Омана. Именно они 100 очков форы по методам «эффективной оптимизации» обитателей Африки и Индии могли дать любым европейцам. А затем открылась новая история рабовладения в Америке, которая, что интересно, до сих пор окружена куда большим числом мифов и слухов, нежели реальным пониманием самого процесса переселения в Новый Свет сотен тысяч подневольных и бесправных.

К примеру, в Соединенных Штатах с XVII по XIX век оказалось «всего» 650 тыс. выходцев из Африки (еще 12 млн африканцев рабами были переправлены на другие территории Западного полушария). Попали в рабство в Америке и белые – особенно много среди них было ирландцев и шотландцев. А владели ими богатые, жестокие, абсолютно уверенные в своей власти люди, считавшие свой статус хозяев рабов почетным и в чем-то даже заслуженным.

Много с тех пор прошло времени, поменялось отношение людей к самому факту угнетения одних другими. Любое проявление рабовладельческих черт поведения нынче в цивилизованном мире считается позорным и достойным осуждения. А в американском случае так и вовсе причина для введения санкций или даже военного вторжения. Причем по американским лекалам думают и ведут себя все без исключения представители цивилизованного западного мира, которые всячески стараются позабыть именно о рабовладении в давние времена. Вне зависимости от того, кого конкретно в качестве рабов они эксплуатировали – индейцев в Америках или индийцев на хлопковых полях и плантациях сахарного тростника в Азии и на островах Тихого океана.

Но вот ведь что получается. Если позабыть на секунду о гуляющем по миру таинственном вирусе и разных противоречиях-противостояниях между государствами, то вырисовывается одна общая для всех «рвущихся в XXI век» проблема. А именно – все страны уверенно и дружными рядами стремятся сегодня вовсе не к прогрессу, а к укреплению позиций и власти… рабовладельцев (разумеется, в современном виде, без плетей и кандалов). А собственное население все стремительнее и безнадежнее превращают в самых настоящих рабов.

Опять-таки признать подобное значит подвергнуть сомнению существование всей рыночно развивающейся модели современных мировых отношений (называть их можно как угодно – хоть капитализмом с человеческим лицом, хоть социализмом со звериным оскалом все того же капитализма). А вот сам вектор такого развития совершенно точно направлен в никуда.

Работая около 30 лет в Америке, я постоянно убеждал американских коллег, а затем и студентов в университетах Вашингтона в самом важном, что дали Соединенные Штаты и себе, и всему остальному миру. Ведь именно в США (потом все это уже массово было скопировано в Европе, Австралии, странах Азии и Латинской Америки, чуть меньше – в Африке) создалась ситуация, когда общество разделилось вовсе не на мифические средний класс, бедняков и богачей, а всего на две группы. Это были бесправные мелкие собственники, которых регулярно и со вкусом грабят чуть ли не каждый день (пенсионная реформа, из пальца высосанный курс рубля к доллару, нынешняя «самоизоляция» в РФ или банковский кризис с «Леман Бразерс» в Америке – лишь частные примеры) и класс капиталистов – фактических современных рабовладельцев.

У этих людей (а к ним вполне можно отнести верхушку политической элиты Америки и других стран, а не только владельцев крупнейших компаний и корпораций) свои схемы уплаты налогов, своя высшего класса обслуживания медицина, образование исключительно среди себе подобных, досуг там и с теми, кто к «рабам» не имеет никакого отношения. А также эксклюзивный транспорт – личная авиация, многочисленная и многоуровневая охрана от «внешних раздражителей», масса подневольно-подчиненных, которая не просто эту публику по работе обслуживает, а безумно дорожит таким неслыханным счастьем.

Не знаю, как там у российских олигархов, но я бывал в поместье на острове Ланай на Гавайях, где справлял свою свадьбу Билл Гейтс, на одной из «загородных дач» на Яве богатейшего на тот момент гражданина Индонезии, в «горной сторожке» одного из японских олигархов на острове Кюсю. Так вот живут эти люди в совершенно ином, просто недоступном миллиардам обычных обитателей мире. При этом они совершенно уверены в том, что так и должно быть: рабам – одно, а рабовладельцам (непринципиально здесь, кто и как им стал) – совсем другое.

А между этими классами фактически скрытых рабов и не светящихся лишний раз рабовладельцев существует еще тонюсенькая социальная прослойка-прокладка высокого уровня профессионалов. Это штучного применения врачи, военные, адвокаты, мирового значения ученые (говорю здесь исключительно об Америке, потому как в той же России и многих других странах их уровень жизни намного ниже соответствующего американского), которые добросовестно и эксклюзивно обслуживают тот самый класс представителей капитала-рабовладения.

Замечу, что весьма высокие зарплаты-доходы этих людей (а есть еще немало зарабатывающие представители американского шоу-бизнеса – спортсмены профессиональных лиг, артисты, музыканты, художники, телеведущие) выплачиваются фактически из карманов все того же класса «рабов по найму».

А ведь если задуматься, то во всем этом довольно четко и стабильно устоявшемся разделении социальных групп самыми страдающими, как ни странно, являются, на мой взгляд, сегодняшние старшеклассники и студенты.

Мне доводилось читать лекции по международным делам в столичном Университете Джорджтауна, помню, как студенты (группа примерно в 20 учащихся, из которых лишь шестеро были американцами) просто возмутились одним из моих посылов, касавшимся их собственной перспективы пробиться по жизни с получением диплома престижного университета и шансом найти высокооплачиваемую и привлекательную работу.

Телевизор им твердил, что Америка – страна безграничных возможностей, потому они и учатся, чтобы ими воспользоваться. Я же объяснил им, что по большому счету не вижу особой социальной разницы между батрачившей и не разгибавшей спины швеей в одной из мастерских в Garment District в Нью-Йорке в начале прошлого века и современным молодым человеком – вчерашним выпускником даже самого престижного университета в Америке – в обнимку с лэптопом в офисе самой крутой компании. Ведь, по сути дела, все вокруг точно такое же, как и сотню лет назад: такое же трудовое бесправие, бесконечные ряды рабочих столов с компьютерами до самого горизонта офисной площади. Нет никакой возможности пообедать днем в кафе (времени лишь полчаса, а сделать надо по работе еще столько, что голова идет кругом). А после работы – бегом в крошечную съемную комнатушку. На Манхэттене студия – однокомнатная квартирка стоит до 3 тыс. долл. в месяц плюс дополнительные выплаты. Причем частенько такие «рабские хоромы» снимают по двое-трое молодых специалистов, чтобы было не так разорительно.

Добавьте к этому практически полное отсутствие каких-либо социальных лифтов, поездки на работу в малюсенькой машинке (которую в Нью-Йорке негде запарковать) или на забитом общественном транспорте. Да, нет на твоих запястьях ржавых кандалов, твой «хозяин» не колотит тебя плетью за «не совсем высокую производительность труда», но чем, скажите, все это не современное, доведенное до чудовищного цинизма человеческое рабство?

А ведь точно такая же картина сплошь и рядом во всех мировых столицах. В Лондоне, Париже, Гонконге, Шанхае, Джакарте, Сантьяго, тех же Москве с Питером – все один к одному. Может быть, общественный транспорт где-то получше работает (хотя теперь какая разница – все равно надо на два метра отбегать от рядом стоящего), где-то кафе-рестораны повкуснее на обед кашеварят (но и от этого преимущества ничего теперь не остается).

Вот только осознают ли подобное положение дел, к примеру, молодые люди? В Америке, по моим наблюдениям, – очень немногие, да и в Европе с Россией таких, кто бы о подобном серьезно задумывался, – единицы. При этом логика по крайней мере тех американцев, с которыми я на данную тему неоднократно беседовал, проста. Надо все равно где-то работать. Да, меня будут эксплуатировать, но зато у меня будут деньги, и я смогу себе много чего позволить. А если очень повезет, то от одного рабовладельца перейду к другому. Более щедрому и лично для меня более выгодному.

Но возможно ли подобное? Ведь фактически узаконенное во всем цивилизованном мире скрытое рабство – штука тонкая, изуверски лицемерная, просто мастерски продуманная теми, кто сидит где-то там наверху. Хотя основные положения современного рабства в любой точке мира не просто очень похожи, а практически полностью идентичны. Судите сами.

Что в Америке, что в России рядовой гражданин (или новый раб) вынужден постоянно трудиться. Однако в отличие от иных социальных формаций нынче он вынужден работать фактически без перерыва до самой смерти. Потому как то, что он зарабатывает в течение месяца, хватает лишь для оплаты скромного жилья, еды и транспортных текущих расходов. Да, не все люди живут от зарплаты до зарплаты, но, по последним официальным данным, именно таких в Соединенных Штатах – около трети населения, а в РФ – целых две трети.

Пенсии в Америке у большей части населения намного выше, чем в России и Европе, но замечу, что государство к этому имеет мало отношения (в основном это личные накопления и выплаты от частных компаний и пенсионных фондов). Зато подавляющее большинство рядовых пенсионеров в тех же постсоветских странах – фактически нищие рабы. Поскольку вынуждены отдавать пенсию в оплату за жилье, коммунальные платежи и минимальную еду, а средств на другие жизненные расходы никаких больше не остается.

Для того чтобы рядовой гражданин как можно активнее тратил свои небольшие сбережения, ему буквально навязывается мифический спрос на ненужные нормальному человеку товары. На это направлена навязчивая реклама, в магазинах постоянно перекладываются с места на место товары, чтобы привлечь внимание покупателя. Людям «рекомендуют» самым агрессивным образом некие последние модели чего угодно – лишь бы купили. И что показательно: что в Америке, что в России многие (особенно молодежь) на этот примитивизм действительно ведутся, приобретая то, что им абсолютно не нужно, но зато уже есть у других, точно таких же по статусу современных рабов, как они сами.

Можно ли жить людям как-то иначе? Наверное, можно – но только тем, кто классом повыше и с карманом пошире. Всех остальных умышленно (Россия, Китай и Индия как раз относятся к подобным примерам) настойчиво и методично загоняют в густо населенные города, лишая людей возможности жить на земле, обрабатывать ее и обеспечивать себя всем самым необходимым для жизни.

Через СМИ (особенно засорены этим телевидение и интернет) людям навязываются и вдалбливаются совершенно ложные образы и ценности, которые уводят их от понимания реально вокруг происходящего. Это и внушение, будто цель жизни – только деньги, надо обязательно быть модным и крутым (до сих пор вспоминаю, как в Лос-Анджелесе наблюдал за очередью у кинотеатра на просмотр новой серии фильма из цикла «Звездных войн», когда люди по несколько дней (!) ночевали в спальных мешках на улице, чтобы купить билет на статусное кино и подтвердить тем самым свою принадлежность к успешным и идущим в ногу со временем), владеть по возможности модной машиной, последней марки айфоном, айпадом и прочими причиндалами «товарного рабства».

Ладно Америка, но ведь все кругом по всему свету рвутся точно к таким же лжеидеалам. Это своего рода морально-этическое рабство – стремиться сделать так, как делают «успешные другие». И не важно, что эти «другие» – совершенно не такие, как ты. Живут по-другому, видят мир иначе, но раз они там вроде как «богатые и здоровые» (хотя вирус по этому мифу нанес мощнейший удар) – значит на это и надо равняться.

Не будем забывать и том, что именно в Соединенных Штатах еще в первой половине прошлого века прекрасно отработали систему выдачи кредитов, с помощью которых рядовые граждане втягиваются в зависимость от банков. Многие из моих знакомых американцев имеют долги в 30–40 тыс. долл., но вовсе не считают это какой-то трагедией или финансовой катастрофой. Напротив, они уверены, что именно такая система – самая что ни на есть справедливая и дающая возможность человеку пусть и в долг, но все же хорошо жить здесь и сейчас.

Многие американские эксперты не раз поднимали тему роли государства в столь очевидном разделении населения страны, по сути, на два полностью враждебных друг другу класса. В Америке государство в принципе уважают, но особо ему при этом не доверяют (как к государству относятся в России, вы сами прекрасно знаете).

К рабовладельческим методам контроля над «рядовыми» можно добавить полное отсутствие информации о том, какова реальная стоимость труда «раба» и какую прибыль он приносит «рабовладельцу». Но что в Америке, что в Буркина-Фасо рабы никогда не имели доступа к прибавочной стоимости, ее всегда при всех режимах условный рабовладелец забирал и продолжает забирать исключительно себе.

А ведь есть еще такая щекотливая тема, как получение доли прибыли всеми гражданами страны от эксплуатации природных и материальных ресурсов, которые были созданы многочисленными поколениями что белых, что черных рабов на протяжении тысячелетней истории человечества. Но тут уж правды и справедливости нигде и ни в чем не добиться. Никто в Америке или Англии не пойдет требовать делиться доходами к рабовладельцам из «Шеврона» или «БиПи», которые не пойми по какой причине кладут себе в карманы от нефтеторговли миллиарды, а всем другим оставляют то, что остается.

И еще один очень даже любопытный момент всей этой рабовладельческой истории в современном ее измерении. Разве рвущиеся через железные решетки в Америку выходцы из Гондураса и Сальвадора или обитатели республик Средней Азии, перемещающиеся в Россию в поисках работы, не понимают, что в краю далеком станут бесправными рабами? Что те, кто этим процессом управляют, фактически являются настоящими рабовладельцами? Да нет, вроде бы теоретически всем все ясно. Однако…

Ведь та же Америка – это не столько сверхдержава, сколько прежде всего страна-убежище. Все те, кто по каким-то причинам не нашел себе места в собственном доме, преследуется, не имея шансов развернуть бизнес, проявить свои научные и иные таланты, по-прежнему свято верят, что там, на далекой и таинственной планете под названием США, им всем непременно станет лучше – жизнь будет хоть немного справедливее. Точно так же думают и выходцы из Средней Азии, для которых что домашний «рабовладелец», что московский – все едино. Лишь бы платил.

Другой вопрос – а что взамен? Ведь по «нерабовладельческому» пути сегодня не развивается ни одна страна (кроме, может быть, КНДР и Кубы). А на положение рабов не просто согласны – к нему упорно и искренне стремятся сотни миллионов обитателей нашей планеты. В то же время сотни тысяч рабовладельцев по-прежнему уверены, что так жизнь человеческая и должна быть устроена. Одним – все и даже больше, другим – что осталось либо вовсе ничего.

Правда, вирусная заморочка может внести в историю всего человечества свои коррективы. Но, как показывает практика, стать рабом по-прежнему выгоднее – жизнь делается намного проще. Куда сложнее от рабства освободиться, даже если оно тебе и приносит некий материальный доход и пока обеспечивает самым необходимым. 

Профсоюзы обратились в КС: Сводный закон – это ‘современное рабство’

Профсоюзные центры вместе с 32 федерациями, среди которых членские организации Глобального союза IndustriALL, FSPMI, FSP KEP, SPN, CEMWU, подали иск в Конституционный суд, заявив, что Сводный закон о создании рабочих мест явно нарушает Конституцию и Закон о рабочей силе 2003 года, защищающий права трудящихся.

Спорный закон поставил под угрозу гарантии занятости и ряд льгот работников. 2 ноября президент Индонезии Джоко Видодо, несмотря на протесты, прокатившиеся по всей стране, в которых участвуют тысячи членов профсоюзов, подписал новый закон.

Президент KSPI и FSPMI Саид Икбал говорит:

“Мы призываем правительство немедленно отменить спорный закон, который оказывает негативное влияние на условия труда и жизни индонезийских рабочих. Отмена отраслевой минимальной заработной платы приведет к снижению заработной платы рабочих, потому что региональные правительства или городские советы больше не должны будут устанавливать минимальную заработную плату для рабочих.

“Если новое положение об аутсорсинге вступит в силу, индонезийские рабочие могут стать пожизненными подрядчиками, поскольку сроки контрактов могут продлеваться сколько угодно раз, а список работ больше не ограничивается пятью видами. Короче говоря, это современная форма рабства”.

Национальная акция, организованная 2 ноября KSPI, KSPSI AGN и 32 федерациями по всей стране.

Региональный секретарь IndustriALL по странам Юго-Восточной Азии Энни Адвиенто говорит:

“Я поздравляю членские организации Индонезии с тем, что, подав иск, они перешли на новый этап кампании. IndustriALL солидарен и будет оказывать необходимую поддержку в решительной борьбе против Сводного закона”.

Сводный закон о создании рабочих мест, вносящий поправки в 73 закона, с января вызвал массовые протесты по всей стране. Рабочие рисковали жизнью, чтобы участвовать в демонстрациях, и это вынудило парламент отложить обсуждение законопроекта на апрель 2020 года.

Национальная акция, организованная 2 ноября KSPI, KSPSI AGN и 32 федерациями по всей стране

Тем не менее, позже парламент в сжатые сроки провёл дебаты и 5 октября одобрил Сводный закон, заставив тем самым рабочих снова выразить свой протест против несправедливого закона. Они вышли на улицы и организовали национальные забастовки. Миллионы рабочих, членов KSPI, KSPSI и KSBSI, присоединились к забастовкам, во время которых многие профсоюзные активисты были произвольно задержаны индонезийской полицией.

рабства | Определение, история и факты

Рабство , состояние, при котором один человек принадлежал другому. По закону раб считался собственностью или движимым имуществом и был лишен большинства прав, которыми обычно обладали свободные люди.

Британская викторина

Викторина по истории рабства в Северной Америке

Какая из американских колоний Англии первой признала рабство в качестве законного института? В какой колонии было самое большое порабощенное население к 1700-м годам? Проверьте свои знания.Пройдите эту викторину.

Нет единого мнения о том, что такое раб или как следует определять институт рабства. Тем не менее, историки, антропологи, экономисты, социологи и другие исследователи, изучающие рабство, в целом согласны с тем, что большинство из следующих характеристик должно присутствовать, чтобы называть человека рабом. Раб был разновидностью собственности; таким образом, он принадлежал кому-то другому. В некоторых обществах рабы считались движимым имуществом, в других — недвижимым, например недвижимостью.Они были объектами закона, а не его подданными. Таким образом, раб, как вол или топор, обычно не нес ответственность за свои поступки. Он не несет личной ответственности за правонарушения или контракты. У раба обычно было мало прав и всегда меньше, чем у его хозяина, но было не так много обществ, в которых у него их не было. Поскольку в большинстве обществ существуют пределы жестокого обращения с животными, в большинстве обществ существовали ограничения и в отношении того, насколько можно злоупотреблять рабом. Рабыня была удалена из линии родового происхождения.Юридически, а часто и социально, у него не было родственников. Никакие родственники не могли отстоять его права или отомстить за него. Как «посторонний», «маргинальный человек» или «социально мертвый человек» в обществе, где он был порабощен, его права на участие в принятии политических решений и другой социальной деятельности были меньше, чем у его владельца. На продукт труда раба мог претендовать кто-то другой, который также часто имел право контролировать его физическое воспроизводство.

Рабство было формой зависимого труда, выполняемого несемейным членом семьи.Раб был лишен личной свободы и права перемещаться географически по своему желанию. Вероятно, были ограничения на его способность делать выбор в отношении профессии и сексуальных партнеров. Рабство было обычно, но не всегда, принудительным. Если не все эти характеристики в их наиболее ограничительных формах применимы к рабу, рабский режим в этом месте, вероятно, будет охарактеризован как «мягкий»; если бы это произошло почти у всех, то обычно это характеризовали бы как «тяжелое».”

Рабы были созданы разными способами. Вероятно, наиболее частым был плен во время войны, либо преднамеренно, как форма стимула для воинов, либо как случайный побочный продукт, как способ избавиться от вражеских войск или гражданских лиц. Другие были похищены во время ограблений рабов или пиратских походов. Многие рабы были потомками рабов. Некоторые люди были порабощены в качестве наказания за преступления или долги, другие были проданы в рабство их родителями, другими родственниками или даже супругами, иногда для погашения долгов, иногда для того, чтобы избежать голода.Одним из вариантов продажи детей было разоблачение, реального или вымышленного, нежеланных детей, которые затем были спасены другими и сделаны рабами. Еще одним источником рабства была самопродажа, предпринимавшаяся иногда для получения элитного положения, иногда для того, чтобы избежать нищеты.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Рабство существовало во многих обществах прошлого, общие характеристики которых хорошо известны. Это было редкостью среди примитивных народов, таких как общества охотников-собирателей, потому что для процветания рабства были необходимы социальная дифференциация или расслоение.Также существенным был экономический излишек, поскольку рабы часто были предметами потребления, которые сами должны были поддерживаться, а не производственными активами, которые приносили доход их владельцу. Излишки были также важны в рабовладельческих системах, где владельцы ожидали экономической выгоды от рабовладения.

Обычно должна была наблюдаться нехватка рабочей силы, иначе маловероятно, что большинство людей потрудились бы приобретать или держать рабов. Свободная земля и, в более общем плане, открытые ресурсы часто были предпосылкой для рабства; в большинстве случаев, когда не было открытых ресурсов, можно было найти не рабов, которые выполняли бы те же социальные функции с меньшими затратами.Наконец, должны были существовать некоторые централизованные правительственные учреждения, желающие обеспечить соблюдение рабских законов, иначе имущественные аспекты рабства, вероятно, были бы химерическими. Для существования рабства в обществе необходимо наличие большинства из этих условий; если бы все они были таковыми, до тех пор, пока движение за отмену рабства в 19 веке не охватило большую часть мира, было почти наверняка, что рабство будет присутствовать. Хотя рабство существовало почти повсюду, оно, по-видимому, сыграло особенно важную роль в развитии двух основных мировых цивилизаций — западной (включая Древнюю Грецию и Рим) и исламской.

На протяжении всей истории человечества существовало два основных типа рабства. Наиболее распространенным было так называемое домашнее, патриархальное или домашнее рабство. Хотя домашние рабы иногда работали вне дома, например, на сенокосе или уборке урожая, их основная функция заключалась в том, чтобы обслуживать своих хозяев в их домах или где бы то ни было, например, на военной службе. Рабы часто были ориентированным на потребление статусным символом для своих владельцев, которые во многих обществах тратили большую часть своих излишков на рабов.Домашние рабы иногда в той или иной степени сливались с семьями своих владельцев, так что мальчики становились приемными сыновьями, а женщины — наложницами или женами, которые рождали наследников. Храмовое рабство, государственное рабство и военное рабство были относительно редкими и отличными от домашнего рабства, но в очень широком плане их можно отнести к категории домашних рабов храма или государства.

Другим основным видом рабства было производственное рабство. Это было относительно нечасто и происходило главным образом в классической Афинской Греции и Риме, а также в постколумбовском окружном Карибском Новом Свете.Он также был обнаружен в Ираке 9-го века, среди индейцев квакиутль на северо-западе Америки и в нескольких районах Африки к югу от Сахары в 19 веке. Хотя рабы также использовались в домашнем хозяйстве, рабство во всех этих обществах, по-видимому, существовало преимущественно для производства товарных товаров в шахтах или на плантациях.

Важным теоретическим вопросом является взаимосвязь между продуктивным рабством и статусом общества как рабовладельческого или рабовладельческого общества. В рабовладельческом обществе рабы составляли значительную часть (не менее 20–30 процентов) всего населения, и большая часть энергии этого общества была мобилизована на получение и содержание рабов.Кроме того, институт рабства оказал значительное влияние на институты общества, такие как семья, а также на его общественную мысль, закон и экономику. Кажется очевидным, что рабовладельческое общество могло существовать без производительного рабства; известные исторические примеры были сосредоточены в Африке и Азии. Также очевидно, что большинство рабовладельческих обществ было сконцентрировано в западной (включая Грецию и Рим) и исламской цивилизациях. В рабовладельческом обществе рабы присутствовали, но в меньшем количестве, и они были в гораздо меньшей степени средоточием энергии общества.

Рабство было видом зависимого труда, отличавшимся от других форм прежде всего тем, что в любом обществе оно было наиболее унизительным и жестоким. Рабство было прообразом отношений, определяемых господством и властью. Но на протяжении веков человек изобрел другие формы зависимого труда, помимо рабства, включая крепостное право, наемный труд и рабство. Термин «крепостное право» используется слишком часто, часто там, где он неуместен (всегда как апеласьон осуждения).В прошлом крепостной обычно был земледельцем, тогда как, в зависимости от общества, раб мог быть задействован практически в любом занятии. Канонически крепостное право было зависимым состоянием большей части крестьянства Западной и Центральной Европы со времен упадка Римской империи до эпохи Французской революции. Это включало «второе закрепление», охватившее центральную и некоторые страны Восточной Европы в 15 и 16 веках. Россия не знала «первого закрепления»; Крепостное право здесь началось постепенно в середине 15 века, завершилось к 1649 году и продолжалось до 1906 года.Вопрос о том, правильно ли термин крепостное право описывает положение крестьянства в других контекстах, является предметом серьезных споров. Как бы то ни было, крепостной отличался от раба еще и тем, что он обычно был субъектом закона, т. Е. Имел некоторые права, тогда как раб, объект закона, имел значительно меньше прав. Более того, крепостной обычно был привязан к земле (наиболее значительным исключением был русский крепостной между 1700 и 1861 годами), тогда как раб всегда был привязан к своему хозяину; я.е., он должен был жить там, где ему велит хозяин, и часто владелец мог продать его в любое время. Крепостной обычно владел средствами производства (зерно, скот, инвентарь), кроме земли, тогда как раб ничего не владел, часто даже одеждой на спине. Право крепостного жениться на поместье своего господина часто ограничивалось, но вмешательство господина в его репродуктивную и семейную жизнь обычно было гораздо меньше, чем в случае раба. Государство могло призывать крепостных платить налоги, выполнять барщинный труд на дорогах и служить в армии, но рабы обычно освобождались от всех этих обязанностей.

Человек стал наемным служащим, заняв деньги, а затем добровольно согласившись отработать долг в течение определенного срока. В некоторых обществах наемные слуги, вероятно, мало чем отличались от долговых рабов (т. Е. Лиц, которые изначально были неспособны выплатить обязательства и, следовательно, были вынуждены отработать их в размере, установленном законом в год). Однако долговые рабы рассматривались как преступники (по сути, воры) и, следовательно, подвергались более суровому обращению. Возможно, около половины всех белых поселенцев в Северной Америке были наемными слугами, которые соглашались работать на кого-то (покупателя договора) по прибытии, чтобы оплатить их проезд.Некоторые наемные слуги утверждали, что с ними обращались хуже, чем с рабами; Экономическая логика ситуации заключалась в том, что рабовладельцы считали своих рабов долгосрочными инвестициями, стоимость которых упала бы в случае плохого обращения, тогда как краткосрочные (обычно четыре года) наемные слуги могли подвергнуться насилию почти до смерти, потому что их хозяевам оставалось только кратковременный интерес к ним. Практика варьировалась, но в договорах об аренде иногда оговаривалось, что слуги должны были быть освобождены с денежной суммой, иногда с участком земли, возможно, даже с супругой, тогда как для освобожденных рабов условия обычно больше зависели от щедрости владельца.

Пеоны были либо лицами, вынужденными отрабатывать долги, либо преступниками. Пеоны, которые были латиноамериканским вариантом долговых рабов, были вынуждены работать на своих кредиторов, чтобы выплатить то, что они должны. Они имели тенденцию сливаться с преступниками, потому что люди в обеих категориях считались преступниками, и это особенно верно в обществах, где денежные штрафы были основной санкцией и формой реституции за преступления. Таким образом, преступник, не сумевший уплатить штраф, являлся неплатежеспособным должником. Долговому батраку приходилось работать на своего кредитора, а труд преступного батрака государство продавало третьей стороне.Пеоны даже реже прибегали к закону за плохое обращение, чем наемные слуги, и условия освобождения для первых обычно были менее благоприятными, чем для вторых.

рабство | Определение, история и факты

Рабство , состояние, при котором один человек принадлежал другому. По закону раб считался собственностью или движимым имуществом и был лишен большинства прав, которыми обычно обладали свободные люди.

Британская викторина

Викторина по истории рабства в Северной Америке

Какая из американских колоний Англии первой признала рабство в качестве законного института? В какой колонии было самое большое порабощенное население к 1700-м годам? Проверьте свои знания.Пройдите эту викторину.

Нет единого мнения о том, что такое раб или как следует определять институт рабства. Тем не менее, историки, антропологи, экономисты, социологи и другие исследователи, изучающие рабство, в целом согласны с тем, что большинство из следующих характеристик должно присутствовать, чтобы называть человека рабом. Раб был разновидностью собственности; таким образом, он принадлежал кому-то другому. В некоторых обществах рабы считались движимым имуществом, в других — недвижимым, например недвижимостью.Они были объектами закона, а не его подданными. Таким образом, раб, как вол или топор, обычно не нес ответственность за свои поступки. Он не несет личной ответственности за правонарушения или контракты. У раба обычно было мало прав и всегда меньше, чем у его хозяина, но было не так много обществ, в которых у него их не было. Поскольку в большинстве обществ существуют пределы жестокого обращения с животными, в большинстве обществ существовали ограничения и в отношении того, насколько можно злоупотреблять рабом. Рабыня была удалена из линии родового происхождения.Юридически, а часто и социально, у него не было родственников. Никакие родственники не могли отстоять его права или отомстить за него. Как «посторонний», «маргинальный человек» или «социально мертвый человек» в обществе, где он был порабощен, его права на участие в принятии политических решений и другой социальной деятельности были меньше, чем у его владельца. На продукт труда раба мог претендовать кто-то другой, который также часто имел право контролировать его физическое воспроизводство.

Рабство было формой зависимого труда, выполняемого несемейным членом семьи.Раб был лишен личной свободы и права перемещаться географически по своему желанию. Вероятно, были ограничения на его способность делать выбор в отношении профессии и сексуальных партнеров. Рабство было обычно, но не всегда, принудительным. Если не все эти характеристики в их наиболее ограничительных формах применимы к рабу, рабский режим в этом месте, вероятно, будет охарактеризован как «мягкий»; если бы это произошло почти у всех, то обычно это характеризовали бы как «тяжелое».”

Рабы были созданы разными способами. Вероятно, наиболее частым был плен во время войны, либо преднамеренно, как форма стимула для воинов, либо как случайный побочный продукт, как способ избавиться от вражеских войск или гражданских лиц. Другие были похищены во время ограблений рабов или пиратских походов. Многие рабы были потомками рабов. Некоторые люди были порабощены в качестве наказания за преступления или долги, другие были проданы в рабство их родителями, другими родственниками или даже супругами, иногда для погашения долгов, иногда для того, чтобы избежать голода.Одним из вариантов продажи детей было разоблачение, реального или вымышленного, нежеланных детей, которые затем были спасены другими и сделаны рабами. Еще одним источником рабства была самопродажа, предпринимавшаяся иногда для получения элитного положения, иногда для того, чтобы избежать нищеты.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Рабство существовало во многих обществах прошлого, общие характеристики которых хорошо известны. Это было редкостью среди примитивных народов, таких как общества охотников-собирателей, потому что для процветания рабства были необходимы социальная дифференциация или расслоение.Также существенным был экономический излишек, поскольку рабы часто были предметами потребления, которые сами должны были поддерживаться, а не производственными активами, которые приносили доход их владельцу. Излишки были также важны в рабовладельческих системах, где владельцы ожидали экономической выгоды от рабовладения.

Обычно должна была наблюдаться нехватка рабочей силы, иначе маловероятно, что большинство людей потрудились бы приобретать или держать рабов. Свободная земля и, в более общем плане, открытые ресурсы часто были предпосылкой для рабства; в большинстве случаев, когда не было открытых ресурсов, можно было найти не рабов, которые выполняли бы те же социальные функции с меньшими затратами.Наконец, должны были существовать некоторые централизованные правительственные учреждения, желающие обеспечить соблюдение рабских законов, иначе имущественные аспекты рабства, вероятно, были бы химерическими. Для существования рабства в обществе необходимо наличие большинства из этих условий; если бы все они были таковыми, до тех пор, пока движение за отмену рабства в 19 веке не охватило большую часть мира, было почти наверняка, что рабство будет присутствовать. Хотя рабство существовало почти повсюду, оно, по-видимому, сыграло особенно важную роль в развитии двух основных мировых цивилизаций — западной (включая Древнюю Грецию и Рим) и исламской.

На протяжении всей истории человечества существовало два основных типа рабства. Наиболее распространенным было так называемое домашнее, патриархальное или домашнее рабство. Хотя домашние рабы иногда работали вне дома, например, на сенокосе или уборке урожая, их основная функция заключалась в том, чтобы обслуживать своих хозяев в их домах или где бы то ни было, например, на военной службе. Рабы часто были ориентированным на потребление статусным символом для своих владельцев, которые во многих обществах тратили большую часть своих излишков на рабов.Домашние рабы иногда в той или иной степени сливались с семьями своих владельцев, так что мальчики становились приемными сыновьями, а женщины — наложницами или женами, которые рождали наследников. Храмовое рабство, государственное рабство и военное рабство были относительно редкими и отличными от домашнего рабства, но в очень широком плане их можно отнести к категории домашних рабов храма или государства.

Другим основным видом рабства было производственное рабство. Это было относительно нечасто и происходило главным образом в классической Афинской Греции и Риме, а также в постколумбовском окружном Карибском Новом Свете.Он также был обнаружен в Ираке 9-го века, среди индейцев квакиутль на северо-западе Америки и в нескольких районах Африки к югу от Сахары в 19 веке. Хотя рабы также использовались в домашнем хозяйстве, рабство во всех этих обществах, по-видимому, существовало преимущественно для производства товарных товаров в шахтах или на плантациях.

Важным теоретическим вопросом является взаимосвязь между продуктивным рабством и статусом общества как рабовладельческого или рабовладельческого общества. В рабовладельческом обществе рабы составляли значительную часть (не менее 20–30 процентов) всего населения, и большая часть энергии этого общества была мобилизована на получение и содержание рабов.Кроме того, институт рабства оказал значительное влияние на институты общества, такие как семья, а также на его общественную мысль, закон и экономику. Кажется очевидным, что рабовладельческое общество могло существовать без производительного рабства; известные исторические примеры были сосредоточены в Африке и Азии. Также очевидно, что большинство рабовладельческих обществ было сконцентрировано в западной (включая Грецию и Рим) и исламской цивилизациях. В рабовладельческом обществе рабы присутствовали, но в меньшем количестве, и они были в гораздо меньшей степени средоточием энергии общества.

Рабство было видом зависимого труда, отличавшимся от других форм прежде всего тем, что в любом обществе оно было наиболее унизительным и жестоким. Рабство было прообразом отношений, определяемых господством и властью. Но на протяжении веков человек изобрел другие формы зависимого труда, помимо рабства, включая крепостное право, наемный труд и рабство. Термин «крепостное право» используется слишком часто, часто там, где он неуместен (всегда как апеласьон осуждения).В прошлом крепостной обычно был земледельцем, тогда как, в зависимости от общества, раб мог быть задействован практически в любом занятии. Канонически крепостное право было зависимым состоянием большей части крестьянства Западной и Центральной Европы со времен упадка Римской империи до эпохи Французской революции. Это включало «второе закрепление», охватившее центральную и некоторые страны Восточной Европы в 15 и 16 веках. Россия не знала «первого закрепления»; Крепостное право здесь началось постепенно в середине 15 века, завершилось к 1649 году и продолжалось до 1906 года.Вопрос о том, правильно ли термин крепостное право описывает положение крестьянства в других контекстах, является предметом серьезных споров. Как бы то ни было, крепостной отличался от раба еще и тем, что он обычно был субъектом закона, т. Е. Имел некоторые права, тогда как раб, объект закона, имел значительно меньше прав. Более того, крепостной обычно был привязан к земле (наиболее значительным исключением был русский крепостной между 1700 и 1861 годами), тогда как раб всегда был привязан к своему хозяину; я.е., он должен был жить там, где ему велит хозяин, и часто владелец мог продать его в любое время. Крепостной обычно владел средствами производства (зерно, скот, инвентарь), кроме земли, тогда как раб ничего не владел, часто даже одеждой на спине. Право крепостного жениться на поместье своего господина часто ограничивалось, но вмешательство господина в его репродуктивную и семейную жизнь обычно было гораздо меньше, чем в случае раба. Государство могло призывать крепостных платить налоги, выполнять барщинный труд на дорогах и служить в армии, но рабы обычно освобождались от всех этих обязанностей.

Человек стал наемным служащим, заняв деньги, а затем добровольно согласившись отработать долг в течение определенного срока. В некоторых обществах наемные слуги, вероятно, мало чем отличались от долговых рабов (т. Е. Лиц, которые изначально были неспособны выплатить обязательства и, следовательно, были вынуждены отработать их в размере, установленном законом в год). Однако долговые рабы рассматривались как преступники (по сути, воры) и, следовательно, подвергались более суровому обращению. Возможно, около половины всех белых поселенцев в Северной Америке были наемными слугами, которые соглашались работать на кого-то (покупателя договора) по прибытии, чтобы оплатить их проезд.Некоторые наемные слуги утверждали, что с ними обращались хуже, чем с рабами; Экономическая логика ситуации заключалась в том, что рабовладельцы считали своих рабов долгосрочными инвестициями, стоимость которых упала бы в случае плохого обращения, тогда как краткосрочные (обычно четыре года) наемные слуги могли подвергнуться насилию почти до смерти, потому что их хозяевам оставалось только кратковременный интерес к ним. Практика варьировалась, но в договорах об аренде иногда оговаривалось, что слуги должны были быть освобождены с денежной суммой, иногда с участком земли, возможно, даже с супругой, тогда как для освобожденных рабов условия обычно больше зависели от щедрости владельца.

Пеоны были либо лицами, вынужденными отрабатывать долги, либо преступниками. Пеоны, которые были латиноамериканским вариантом долговых рабов, были вынуждены работать на своих кредиторов, чтобы выплатить то, что они должны. Они имели тенденцию сливаться с преступниками, потому что люди в обеих категориях считались преступниками, и это особенно верно в обществах, где денежные штрафы были основной санкцией и формой реституции за преступления. Таким образом, преступник, не сумевший уплатить штраф, являлся неплатежеспособным должником. Долговому батраку приходилось работать на своего кредитора, а труд преступного батрака государство продавало третьей стороне.Пеоны даже реже прибегали к закону за плохое обращение, чем наемные слуги, и условия освобождения для первых обычно были менее благоприятными, чем для вторых.

рабство | Определение, история и факты

Рабство , состояние, при котором один человек принадлежал другому. По закону раб считался собственностью или движимым имуществом и был лишен большинства прав, которыми обычно обладали свободные люди.

Британская викторина

Викторина по истории рабства в Северной Америке

Какая из американских колоний Англии первой признала рабство в качестве законного института? В какой колонии было самое большое порабощенное население к 1700-м годам? Проверьте свои знания.Пройдите эту викторину.

Нет единого мнения о том, что такое раб или как следует определять институт рабства. Тем не менее, историки, антропологи, экономисты, социологи и другие исследователи, изучающие рабство, в целом согласны с тем, что большинство из следующих характеристик должно присутствовать, чтобы называть человека рабом. Раб был разновидностью собственности; таким образом, он принадлежал кому-то другому. В некоторых обществах рабы считались движимым имуществом, в других — недвижимым, например недвижимостью.Они были объектами закона, а не его подданными. Таким образом, раб, как вол или топор, обычно не нес ответственность за свои поступки. Он не несет личной ответственности за правонарушения или контракты. У раба обычно было мало прав и всегда меньше, чем у его хозяина, но было не так много обществ, в которых у него их не было. Поскольку в большинстве обществ существуют пределы жестокого обращения с животными, в большинстве обществ существовали ограничения и в отношении того, насколько можно злоупотреблять рабом. Рабыня была удалена из линии родового происхождения.Юридически, а часто и социально, у него не было родственников. Никакие родственники не могли отстоять его права или отомстить за него. Как «посторонний», «маргинальный человек» или «социально мертвый человек» в обществе, где он был порабощен, его права на участие в принятии политических решений и другой социальной деятельности были меньше, чем у его владельца. На продукт труда раба мог претендовать кто-то другой, который также часто имел право контролировать его физическое воспроизводство.

Рабство было формой зависимого труда, выполняемого несемейным членом семьи.Раб был лишен личной свободы и права перемещаться географически по своему желанию. Вероятно, были ограничения на его способность делать выбор в отношении профессии и сексуальных партнеров. Рабство было обычно, но не всегда, принудительным. Если не все эти характеристики в их наиболее ограничительных формах применимы к рабу, рабский режим в этом месте, вероятно, будет охарактеризован как «мягкий»; если бы это произошло почти у всех, то обычно это характеризовали бы как «тяжелое».”

Рабы были созданы разными способами. Вероятно, наиболее частым был плен во время войны, либо преднамеренно, как форма стимула для воинов, либо как случайный побочный продукт, как способ избавиться от вражеских войск или гражданских лиц. Другие были похищены во время ограблений рабов или пиратских походов. Многие рабы были потомками рабов. Некоторые люди были порабощены в качестве наказания за преступления или долги, другие были проданы в рабство их родителями, другими родственниками или даже супругами, иногда для погашения долгов, иногда для того, чтобы избежать голода.Одним из вариантов продажи детей было разоблачение, реального или вымышленного, нежеланных детей, которые затем были спасены другими и сделаны рабами. Еще одним источником рабства была самопродажа, предпринимавшаяся иногда для получения элитного положения, иногда для того, чтобы избежать нищеты.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Рабство существовало во многих обществах прошлого, общие характеристики которых хорошо известны. Это было редкостью среди примитивных народов, таких как общества охотников-собирателей, потому что для процветания рабства были необходимы социальная дифференциация или расслоение.Также существенным был экономический излишек, поскольку рабы часто были предметами потребления, которые сами должны были поддерживаться, а не производственными активами, которые приносили доход их владельцу. Излишки были также важны в рабовладельческих системах, где владельцы ожидали экономической выгоды от рабовладения.

Обычно должна была наблюдаться нехватка рабочей силы, иначе маловероятно, что большинство людей потрудились бы приобретать или держать рабов. Свободная земля и, в более общем плане, открытые ресурсы часто были предпосылкой для рабства; в большинстве случаев, когда не было открытых ресурсов, можно было найти не рабов, которые выполняли бы те же социальные функции с меньшими затратами.Наконец, должны были существовать некоторые централизованные правительственные учреждения, желающие обеспечить соблюдение рабских законов, иначе имущественные аспекты рабства, вероятно, были бы химерическими. Для существования рабства в обществе необходимо наличие большинства из этих условий; если бы все они были таковыми, до тех пор, пока движение за отмену рабства в 19 веке не охватило большую часть мира, было почти наверняка, что рабство будет присутствовать. Хотя рабство существовало почти повсюду, оно, по-видимому, сыграло особенно важную роль в развитии двух основных мировых цивилизаций — западной (включая Древнюю Грецию и Рим) и исламской.

На протяжении всей истории человечества существовало два основных типа рабства. Наиболее распространенным было так называемое домашнее, патриархальное или домашнее рабство. Хотя домашние рабы иногда работали вне дома, например, на сенокосе или уборке урожая, их основная функция заключалась в том, чтобы обслуживать своих хозяев в их домах или где бы то ни было, например, на военной службе. Рабы часто были ориентированным на потребление статусным символом для своих владельцев, которые во многих обществах тратили большую часть своих излишков на рабов.Домашние рабы иногда в той или иной степени сливались с семьями своих владельцев, так что мальчики становились приемными сыновьями, а женщины — наложницами или женами, которые рождали наследников. Храмовое рабство, государственное рабство и военное рабство были относительно редкими и отличными от домашнего рабства, но в очень широком плане их можно отнести к категории домашних рабов храма или государства.

Другим основным видом рабства было производственное рабство. Это было относительно нечасто и происходило главным образом в классической Афинской Греции и Риме, а также в постколумбовском окружном Карибском Новом Свете.Он также был обнаружен в Ираке 9-го века, среди индейцев квакиутль на северо-западе Америки и в нескольких районах Африки к югу от Сахары в 19 веке. Хотя рабы также использовались в домашнем хозяйстве, рабство во всех этих обществах, по-видимому, существовало преимущественно для производства товарных товаров в шахтах или на плантациях.

Важным теоретическим вопросом является взаимосвязь между продуктивным рабством и статусом общества как рабовладельческого или рабовладельческого общества. В рабовладельческом обществе рабы составляли значительную часть (не менее 20–30 процентов) всего населения, и большая часть энергии этого общества была мобилизована на получение и содержание рабов.Кроме того, институт рабства оказал значительное влияние на институты общества, такие как семья, а также на его общественную мысль, закон и экономику. Кажется очевидным, что рабовладельческое общество могло существовать без производительного рабства; известные исторические примеры были сосредоточены в Африке и Азии. Также очевидно, что большинство рабовладельческих обществ было сконцентрировано в западной (включая Грецию и Рим) и исламской цивилизациях. В рабовладельческом обществе рабы присутствовали, но в меньшем количестве, и они были в гораздо меньшей степени средоточием энергии общества.

Рабство было видом зависимого труда, отличавшимся от других форм прежде всего тем, что в любом обществе оно было наиболее унизительным и жестоким. Рабство было прообразом отношений, определяемых господством и властью. Но на протяжении веков человек изобрел другие формы зависимого труда, помимо рабства, включая крепостное право, наемный труд и рабство. Термин «крепостное право» используется слишком часто, часто там, где он неуместен (всегда как апеласьон осуждения).В прошлом крепостной обычно был земледельцем, тогда как, в зависимости от общества, раб мог быть задействован практически в любом занятии. Канонически крепостное право было зависимым состоянием большей части крестьянства Западной и Центральной Европы со времен упадка Римской империи до эпохи Французской революции. Это включало «второе закрепление», охватившее центральную и некоторые страны Восточной Европы в 15 и 16 веках. Россия не знала «первого закрепления»; Крепостное право здесь началось постепенно в середине 15 века, завершилось к 1649 году и продолжалось до 1906 года.Вопрос о том, правильно ли термин крепостное право описывает положение крестьянства в других контекстах, является предметом серьезных споров. Как бы то ни было, крепостной отличался от раба еще и тем, что он обычно был субъектом закона, т. Е. Имел некоторые права, тогда как раб, объект закона, имел значительно меньше прав. Более того, крепостной обычно был привязан к земле (наиболее значительным исключением был русский крепостной между 1700 и 1861 годами), тогда как раб всегда был привязан к своему хозяину; я.е., он должен был жить там, где ему велит хозяин, и часто владелец мог продать его в любое время. Крепостной обычно владел средствами производства (зерно, скот, инвентарь), кроме земли, тогда как раб ничего не владел, часто даже одеждой на спине. Право крепостного жениться на поместье своего господина часто ограничивалось, но вмешательство господина в его репродуктивную и семейную жизнь обычно было гораздо меньше, чем в случае раба. Государство могло призывать крепостных платить налоги, выполнять барщинный труд на дорогах и служить в армии, но рабы обычно освобождались от всех этих обязанностей.

Человек стал наемным служащим, заняв деньги, а затем добровольно согласившись отработать долг в течение определенного срока. В некоторых обществах наемные слуги, вероятно, мало чем отличались от долговых рабов (т. Е. Лиц, которые изначально были неспособны выплатить обязательства и, следовательно, были вынуждены отработать их в размере, установленном законом в год). Однако долговые рабы рассматривались как преступники (по сути, воры) и, следовательно, подвергались более суровому обращению. Возможно, около половины всех белых поселенцев в Северной Америке были наемными слугами, которые соглашались работать на кого-то (покупателя договора) по прибытии, чтобы оплатить их проезд.Некоторые наемные слуги утверждали, что с ними обращались хуже, чем с рабами; Экономическая логика ситуации заключалась в том, что рабовладельцы считали своих рабов долгосрочными инвестициями, стоимость которых упала бы в случае плохого обращения, тогда как краткосрочные (обычно четыре года) наемные слуги могли подвергнуться насилию почти до смерти, потому что их хозяевам оставалось только кратковременный интерес к ним. Практика варьировалась, но в договорах об аренде иногда оговаривалось, что слуги должны были быть освобождены с денежной суммой, иногда с участком земли, возможно, даже с супругой, тогда как для освобожденных рабов условия обычно больше зависели от щедрости владельца.

Пеоны были либо лицами, вынужденными отрабатывать долги, либо преступниками. Пеоны, которые были латиноамериканским вариантом долговых рабов, были вынуждены работать на своих кредиторов, чтобы выплатить то, что они должны. Они имели тенденцию сливаться с преступниками, потому что люди в обеих категориях считались преступниками, и это особенно верно в обществах, где денежные штрафы были основной санкцией и формой реституции за преступления. Таким образом, преступник, не сумевший уплатить штраф, являлся неплатежеспособным должником. Долговому батраку приходилось работать на своего кредитора, а труд преступного батрака государство продавало третьей стороне.Пеоны даже реже прибегали к закону за плохое обращение, чем наемные слуги, и условия освобождения для первых обычно были менее благоприятными, чем для вторых.

рабство | Определение, история и факты

Рабство , состояние, при котором один человек принадлежал другому. По закону раб считался собственностью или движимым имуществом и был лишен большинства прав, которыми обычно обладали свободные люди.

Британская викторина

Викторина по истории рабства в Северной Америке

Какая из американских колоний Англии первой признала рабство в качестве законного института? В какой колонии было самое большое порабощенное население к 1700-м годам? Проверьте свои знания.Пройдите эту викторину.

Нет единого мнения о том, что такое раб или как следует определять институт рабства. Тем не менее, историки, антропологи, экономисты, социологи и другие исследователи, изучающие рабство, в целом согласны с тем, что большинство из следующих характеристик должно присутствовать, чтобы называть человека рабом. Раб был разновидностью собственности; таким образом, он принадлежал кому-то другому. В некоторых обществах рабы считались движимым имуществом, в других — недвижимым, например недвижимостью.Они были объектами закона, а не его подданными. Таким образом, раб, как вол или топор, обычно не нес ответственность за свои поступки. Он не несет личной ответственности за правонарушения или контракты. У раба обычно было мало прав и всегда меньше, чем у его хозяина, но было не так много обществ, в которых у него их не было. Поскольку в большинстве обществ существуют пределы жестокого обращения с животными, в большинстве обществ существовали ограничения и в отношении того, насколько можно злоупотреблять рабом. Рабыня была удалена из линии родового происхождения.Юридически, а часто и социально, у него не было родственников. Никакие родственники не могли отстоять его права или отомстить за него. Как «посторонний», «маргинальный человек» или «социально мертвый человек» в обществе, где он был порабощен, его права на участие в принятии политических решений и другой социальной деятельности были меньше, чем у его владельца. На продукт труда раба мог претендовать кто-то другой, который также часто имел право контролировать его физическое воспроизводство.

Рабство было формой зависимого труда, выполняемого несемейным членом семьи.Раб был лишен личной свободы и права перемещаться географически по своему желанию. Вероятно, были ограничения на его способность делать выбор в отношении профессии и сексуальных партнеров. Рабство было обычно, но не всегда, принудительным. Если не все эти характеристики в их наиболее ограничительных формах применимы к рабу, рабский режим в этом месте, вероятно, будет охарактеризован как «мягкий»; если бы это произошло почти у всех, то обычно это характеризовали бы как «тяжелое».”

Рабы были созданы разными способами. Вероятно, наиболее частым был плен во время войны, либо преднамеренно, как форма стимула для воинов, либо как случайный побочный продукт, как способ избавиться от вражеских войск или гражданских лиц. Другие были похищены во время ограблений рабов или пиратских походов. Многие рабы были потомками рабов. Некоторые люди были порабощены в качестве наказания за преступления или долги, другие были проданы в рабство их родителями, другими родственниками или даже супругами, иногда для погашения долгов, иногда для того, чтобы избежать голода.Одним из вариантов продажи детей было разоблачение, реального или вымышленного, нежеланных детей, которые затем были спасены другими и сделаны рабами. Еще одним источником рабства была самопродажа, предпринимавшаяся иногда для получения элитного положения, иногда для того, чтобы избежать нищеты.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Рабство существовало во многих обществах прошлого, общие характеристики которых хорошо известны. Это было редкостью среди примитивных народов, таких как общества охотников-собирателей, потому что для процветания рабства были необходимы социальная дифференциация или расслоение.Также существенным был экономический излишек, поскольку рабы часто были предметами потребления, которые сами должны были поддерживаться, а не производственными активами, которые приносили доход их владельцу. Излишки были также важны в рабовладельческих системах, где владельцы ожидали экономической выгоды от рабовладения.

Обычно должна была наблюдаться нехватка рабочей силы, иначе маловероятно, что большинство людей потрудились бы приобретать или держать рабов. Свободная земля и, в более общем плане, открытые ресурсы часто были предпосылкой для рабства; в большинстве случаев, когда не было открытых ресурсов, можно было найти не рабов, которые выполняли бы те же социальные функции с меньшими затратами.Наконец, должны были существовать некоторые централизованные правительственные учреждения, желающие обеспечить соблюдение рабских законов, иначе имущественные аспекты рабства, вероятно, были бы химерическими. Для существования рабства в обществе необходимо наличие большинства из этих условий; если бы все они были таковыми, до тех пор, пока движение за отмену рабства в 19 веке не охватило большую часть мира, было почти наверняка, что рабство будет присутствовать. Хотя рабство существовало почти повсюду, оно, по-видимому, сыграло особенно важную роль в развитии двух основных мировых цивилизаций — западной (включая Древнюю Грецию и Рим) и исламской.

На протяжении всей истории человечества существовало два основных типа рабства. Наиболее распространенным было так называемое домашнее, патриархальное или домашнее рабство. Хотя домашние рабы иногда работали вне дома, например, на сенокосе или уборке урожая, их основная функция заключалась в том, чтобы обслуживать своих хозяев в их домах или где бы то ни было, например, на военной службе. Рабы часто были ориентированным на потребление статусным символом для своих владельцев, которые во многих обществах тратили большую часть своих излишков на рабов.Домашние рабы иногда в той или иной степени сливались с семьями своих владельцев, так что мальчики становились приемными сыновьями, а женщины — наложницами или женами, которые рождали наследников. Храмовое рабство, государственное рабство и военное рабство были относительно редкими и отличными от домашнего рабства, но в очень широком плане их можно отнести к категории домашних рабов храма или государства.

Другим основным видом рабства было производственное рабство. Это было относительно нечасто и происходило главным образом в классической Афинской Греции и Риме, а также в постколумбовском окружном Карибском Новом Свете.Он также был обнаружен в Ираке 9-го века, среди индейцев квакиутль на северо-западе Америки и в нескольких районах Африки к югу от Сахары в 19 веке. Хотя рабы также использовались в домашнем хозяйстве, рабство во всех этих обществах, по-видимому, существовало преимущественно для производства товарных товаров в шахтах или на плантациях.

Важным теоретическим вопросом является взаимосвязь между продуктивным рабством и статусом общества как рабовладельческого или рабовладельческого общества. В рабовладельческом обществе рабы составляли значительную часть (не менее 20–30 процентов) всего населения, и большая часть энергии этого общества была мобилизована на получение и содержание рабов.Кроме того, институт рабства оказал значительное влияние на институты общества, такие как семья, а также на его общественную мысль, закон и экономику. Кажется очевидным, что рабовладельческое общество могло существовать без производительного рабства; известные исторические примеры были сосредоточены в Африке и Азии. Также очевидно, что большинство рабовладельческих обществ было сконцентрировано в западной (включая Грецию и Рим) и исламской цивилизациях. В рабовладельческом обществе рабы присутствовали, но в меньшем количестве, и они были в гораздо меньшей степени средоточием энергии общества.

Рабство было видом зависимого труда, отличавшимся от других форм прежде всего тем, что в любом обществе оно было наиболее унизительным и жестоким. Рабство было прообразом отношений, определяемых господством и властью. Но на протяжении веков человек изобрел другие формы зависимого труда, помимо рабства, включая крепостное право, наемный труд и рабство. Термин «крепостное право» используется слишком часто, часто там, где он неуместен (всегда как апеласьон осуждения).В прошлом крепостной обычно был земледельцем, тогда как, в зависимости от общества, раб мог быть задействован практически в любом занятии. Канонически крепостное право было зависимым состоянием большей части крестьянства Западной и Центральной Европы со времен упадка Римской империи до эпохи Французской революции. Это включало «второе закрепление», охватившее центральную и некоторые страны Восточной Европы в 15 и 16 веках. Россия не знала «первого закрепления»; Крепостное право здесь началось постепенно в середине 15 века, завершилось к 1649 году и продолжалось до 1906 года.Вопрос о том, правильно ли термин крепостное право описывает положение крестьянства в других контекстах, является предметом серьезных споров. Как бы то ни было, крепостной отличался от раба еще и тем, что он обычно был субъектом закона, т. Е. Имел некоторые права, тогда как раб, объект закона, имел значительно меньше прав. Более того, крепостной обычно был привязан к земле (наиболее значительным исключением был русский крепостной между 1700 и 1861 годами), тогда как раб всегда был привязан к своему хозяину; я.е., он должен был жить там, где ему велит хозяин, и часто владелец мог продать его в любое время. Крепостной обычно владел средствами производства (зерно, скот, инвентарь), кроме земли, тогда как раб ничего не владел, часто даже одеждой на спине. Право крепостного жениться на поместье своего господина часто ограничивалось, но вмешательство господина в его репродуктивную и семейную жизнь обычно было гораздо меньше, чем в случае раба. Государство могло призывать крепостных платить налоги, выполнять барщинный труд на дорогах и служить в армии, но рабы обычно освобождались от всех этих обязанностей.

Человек стал наемным служащим, заняв деньги, а затем добровольно согласившись отработать долг в течение определенного срока. В некоторых обществах наемные слуги, вероятно, мало чем отличались от долговых рабов (т. Е. Лиц, которые изначально были неспособны выплатить обязательства и, следовательно, были вынуждены отработать их в размере, установленном законом в год). Однако долговые рабы рассматривались как преступники (по сути, воры) и, следовательно, подвергались более суровому обращению. Возможно, около половины всех белых поселенцев в Северной Америке были наемными слугами, которые соглашались работать на кого-то (покупателя договора) по прибытии, чтобы оплатить их проезд.Некоторые наемные слуги утверждали, что с ними обращались хуже, чем с рабами; Экономическая логика ситуации заключалась в том, что рабовладельцы считали своих рабов долгосрочными инвестициями, стоимость которых упала бы в случае плохого обращения, тогда как краткосрочные (обычно четыре года) наемные слуги могли подвергнуться насилию почти до смерти, потому что их хозяевам оставалось только кратковременный интерес к ним. Практика варьировалась, но в договорах об аренде иногда оговаривалось, что слуги должны были быть освобождены с денежной суммой, иногда с участком земли, возможно, даже с супругой, тогда как для освобожденных рабов условия обычно больше зависели от щедрости владельца.

Пеоны были либо лицами, вынужденными отрабатывать долги, либо преступниками. Пеоны, которые были латиноамериканским вариантом долговых рабов, были вынуждены работать на своих кредиторов, чтобы выплатить то, что они должны. Они имели тенденцию сливаться с преступниками, потому что люди в обеих категориях считались преступниками, и это особенно верно в обществах, где денежные штрафы были основной санкцией и формой реституции за преступления. Таким образом, преступник, не сумевший уплатить штраф, являлся неплатежеспособным должником. Долговому батраку приходилось работать на своего кредитора, а труд преступного батрака государство продавало третьей стороне.Пеоны даже реже прибегали к закону за плохое обращение, чем наемные слуги, и условия освобождения для первых обычно были менее благоприятными, чем для вторых.

Что такое современное рабство? — Anti-Slavery International

Фото: Bharat Patel

«Мы были там только для того, чтобы работать. Такое ощущение, что я сижу в тюрьме ». Лабони, Непал

Мы верим, что каждый и везде имеет право на жизнь, свободную от рабства. Но прямо сейчас миллионы детей и взрослых попали в рабство во всех странах мира.В том числе и ваш.

Современное рабство — это жестокая эксплуатация других людей в личных или коммерческих целях. Современное рабство повсюду, но часто просто вне поля зрения. Люди могут оказаться в ловушке при изготовлении нашей одежды, подаче еды, сборе урожая, работе на фабриках или работе в доме поварами, уборщицами или нянями.

Со стороны это может выглядеть как обычная работа. Но людей контролируют: они могут столкнуться с насилием или угрозами, оказаться в неизбежном долге, у них отберут паспорт и им угрожает депортация.Многие попали в эту жестокую ловушку просто потому, что они пытались избежать бедности или отсутствия безопасности, улучшить свою жизнь и поддержать свои семьи. Теперь они не могут уйти.

По оценкам, 40 миллионов человек во всем мире находятся в ловушке современного рабства:

• Каждый четвертый из них — дети.
• Почти три четверти (71%) составляют женщины и девочки.
• В 2019 году власти Великобритании определили более 10 000 потенциальных жертв.

Присоединяйтесь к нам за свободу

Каждый и везде должен иметь свободу делать безопасный и достойный выбор в отношении своей жизни.

Присоединяйтесь к нам, чтобы дать свободу

Формы современного рабства

Современное рабство принимает множество форм. Наиболее распространены:

• Торговля людьми. Применение насилия, угроз или принуждения для перевозки, вербовки или укрытия людей с целью их эксплуатации в таких целях, как принудительная проституция, труд, преступность, брак или изъятие органов.
• Принудительный труд . Любую работу или услуги люди вынуждены выполнять против своей воли под угрозой наказания.
• Долговая кабала / кабальный труд . Самая распространенная форма рабства в мире. Люди, попавшие в ловушку бедности, занимают деньги и вынуждены работать, чтобы погасить долг, теряя контроль как над своими условиями занятости, так и над долгом.
• Происхождение — рабство на основе . Наиболее традиционная форма, когда к людям относятся как к собственности, а их статус «рабов» передается по материнской линии.
• Рабство детей . Когда ребенка эксплуатируют ради чужой выгоды.Это может включать торговлю детьми, детей-солдат, детские браки и детское домашнее рабство.
• Принудительный и ранний брак . Когда кто-то женат против своей воли и не может уйти. Большинство детских браков можно считать рабством.

Люди попадают в ловушку современного рабства, потому что они уязвимы перед обманом, ловушкой и эксплуатацией, часто в результате бедности и изоляции. Именно эти внешние обстоятельства подталкивают людей к принятию рискованных решений в поисках возможностей обеспечить свои семьи или просто выталкивают на работу в условиях эксплуатации.

Свобода для всех, везде, всегда.

Anti-Slavery International работает с движением организаций-единомышленников, чтобы обеспечить свободу людей, находящихся в современном рабстве или уязвимых к нему. Мы меняем системы, которые позволяют людям попадать в ловушку рабства — социального, экономического, правового, политического — чтобы люди могли жить, не опасаясь жестокой эксплуатации. Мы также

Работая вместе, избавляя человека от человека из рабства и разбирая системы, которые делают возможной эксплуатацию, мы можем предоставить истинную свободу людям во всем мире.

Подробнее о рабстве

Подпишитесь на наши электронные письма, чтобы узнавать последние новости о современном рабстве, нашей работе против рабства во всем мире и различных способах участия. Вы можете отказаться от подписки, когда захотите.

История рабства — Restavek Freedom

История рабства — это большая и необъяснимая история, полная трагедий и жестокостей, охватывающая как века, так и континенты. Хотя трудно определить точный год начала рабства, историки могут проследить корни этой бесчеловечной практики примерно 11000 лет назад.Продолжайте читать, чтобы узнать об истоках рабства, его развитии в древних культурах и о том, что вы можете сделать, чтобы положить конец рабству гаитянских детей.

Истоки рабства

Точное начало рабства трудно отследить, потому что его происхождение предшествовало историческим записям и письменному слову. Из-за социологического состава этих групп мы знаем, что рабство не было частью обществ охотников-собирателей, поэтому первое идентифицируемое свидетельство рабства происходит из Кодекса Хаммурапи из Месопотамии.В этом древнем тексте рабство упоминается как обычная практика во всем регионе, которая существовала тысячи лет на момент его написания.

Рабство во всем древнем мире

Практика человеческого рабства росла по мере того, как мир становился более цивилизованным и развивались организованные города и фермы. Шумер или Шумерия до сих пор считается колыбелью рабства, которое переросло из Шумера в Грецию и другие части древней Месопотамии. На Древнем Востоке, особенно в Китае и Индии, рабство применялось гораздо позже, во времена династии Цинь в 221 году до нашей эры.Историки спорят о том, существовала ли практика рабства в Индии до этого времени, но многие считают, что возражают против ее существования, поскольку в древнем санскрите нет слова, которое можно было бы перевести как «раб».

Жизнь раба в древние времена

В древние времена рабство обычно возникало в результате долгов, рождения в рабской семье, отказа от детей, войны или в качестве наказания за преступление. Вначале работорговля не пользовалась большой популярностью и, конечно же, не была процветающим глобальным бизнесом.Скорее, работорговцы часто ищут покупателя, который мог бы использовать определенные навыки раба, согласовывая предложение со спросом на местном и личном уровне. Согласно историческим текстам, жизнь рабов в древние времена, как правило, была лучше, чем у крестьян той же эпохи, поскольку у них был регулярный уход, еда, кров и одежда. Рабы редко пытались убежать, если только их хозяева не проявляли нетипичной жестокости.

Средние века

В средние века (определяемые историками как трехчастный период между 500 и 1500 годами нашей эры) практика рабства резко изменилась по мере того, как глобальные войны, набеги и завоевания охватили континенты.Это привело к хаосу и неразберихе, поскольку граждан завоеванных регионов брали в рабство и переправляли через многие мили для работы в качестве рабов у своих похитителей.

Средневековое рабство в Европе

Король Карл Великий отвечал за объединение больших частей Западной и Центральной Европы в начале средневековья. Это объединение произошло через войну и насилие, и многие из его кампаний включали в себя захват рабов и продажу их тем, кто больше заплатит. Во время его правления европейские рабы стали бешено популярными в мусульманских странах, что положило начало мировой работорговле.На протяжении всего этого исторического периода викинги также возили рабов через Европу, в значительной степени концентрируясь на Британских островах. Кроме того, Испания и Португалия почти постоянно находились в состоянии священной войны между мусульманами и христианами, в результате чего многие женщины и дети были взяты в рабство во имя Бога или Аллаха.

Средневековое рабство в Азии

В средние века рабство также укоренялось в Азии, когда исламские вторжения в Индию привели к порабощению сотен тысяч индийцев.Одно историческое свидетельство показывает, что в 1001 году армии Махмуда из Газны захватили Пешавар и Вайханд, захватив и поработив около 100 000 детей и молодых людей.

Документы показывают, что в тот же период времени в Китае члены королевской семьи из династии Тан приобрели множество европейских и еврейских рабов. Солдаты и пираты, которые служат династии Тан, также захватили бесчисленное количество рабов в набегах на Корею, Турцию, Персию и Индонезию, а также тысячи рабов, взятых у коренных племен аборигенов.

Рабство в Америке

История американской работорговли — первая глава в истории рабства, с которой большинство из нас уже кое-что знакомо. Будь то графические фильмы о перевозке африканцев на судах для рабов или урок американской истории в старшей школе, большинство взрослых знают об истоках рабства в Соединенных Штатах. Долгая история рабства еще не подошла к концу, так как многие, включая детей, все еще оказываются в рабстве.

Истоки американского рабства

Первые рабы были доставлены в Америку в 1619 году, когда 20 мужчин из Африки были доставлены в Джеймстаун, штат Вирджиния. Историки не уверены, было ли это истинным началом законной работорговли в колониях. В регионе уже существовала подневольная кабина. Приблизительно 60 лет спустя, через Королевскую африканскую рабовладельческую компанию, отчеты показывают, что работорговля в Британских колониях процветала, и колонисты начали приобретать рабов в больших количествах.Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что основной причиной такого резкого роста стало резкое снижение доступности наемных служащих.

Концентрация рабов в Северной и Южной Америке

Несмотря на то, что вы, вероятно, знаете о рабстве в Америке, вы можете не знать, что большинство африканских рабов были сосредоточены в Карибском бассейне для работы на плантациях. Европейские колонии зависели от африканских рабов на островах в производстве сахара и кофе. Кроме того, многие африканские рабы были проданы владельцам как в Бразилии, так и в испанской Америке для полевых и домашних работ.

Путешествие из Африки

Путешествие из Африки в Америку было ужасом, который многие не пережили. Корабли были плотно упакованы, в них не было еды и не было надлежащей санитарии. Это привело к быстрому распространению смертельных заболеваний, таких как дизентерия, лихорадка и оспа, в результате чего погибли как африканцы, так и экипаж корабля. Смерть была обычным явлением в работорговле, и когда мужчина или женщина умирали, их тела просто бросали в океан. Это стало дополнительным шоком для африканцев, поскольку они считали, что к смерти и погребению следует относиться с осторожностью и почтением.

В зависимости от происхождения и конечного пункта назначения невольничьего корабля это путешествие могло занять от трех недель до нескольких месяцев. Согласно имеющимся данным, от 10 до 20 миллионов африканцев были доставлены в Америку таким бесчеловечным образом, хотя многие из них были брошены в океан по пути — трагедия, слишком ужасающая, чтобы осмыслить ее.

Движение аболиционистов

Рабство — ужасная практика, которая существует с истоков человеческой истории.Хотя на многих этапах истории освободители работали, чтобы освободить определенные группы людей, Аболиционистское движение было другим, поскольку оно стремилось положить конец рабству как практике.

Корни аболиционистов

Некоторые из первых стран, отказавшихся от рабства как практики, были расположены в Западной Европе примерно в 1500 году. Многие европейские страны старались не использовать рабство на своей родине, но в значительной степени полагались на него. рабы строили свои империи за границей.Следующим шагом аболиционистского движения стало прекращение работорговли во всем мире. Работорговцев, которые были пойманы за транспортировкой рабов через океан, судили в суде, а захваченные были освобождены. Однако в Америке все еще оставалось большое количество рабов, и рентабельность выполняемой ими работы делала их ценным товаром для их владельцев.

Гражданская война в США

Во время Гражданской войны в США в Соединенных Штатах работало более 4 миллионов рабов, 95% из которых находились в южных штатах.Главной политической проблемой, приведшей к началу Гражданской войны, было распространение рабства на Запад. Северные аболиционисты считали, что, если они смогут остановить распространение рабства, они смогут полностью положить конец этой практике.

В 1860 году Авраам Линкольн стал президентом, и вскоре южные штаты вышли из Союза, образовав Конфедерацию. Конфедеративные Штаты Америки были сосредоточены на сохранении рабства, в то время как Северный Союз был сосредоточен на сохранении страны, а также на прекращении рабства.

Прокламация об освобождении и за ее пределами

Одним росчерком пера президент Линкольн изменил войну, подписав Прокламацию об освобождении, изменив статус всех порабощенных американцев с рабства на свободу. Это означало, что, хотя рабы все еще работали на Юге, если бы они могли бежать на Север, они были бы юридически свободны. Многие рабы смогли бежать в северные штаты по подземной железной дороге. В 1865 году Союз восстановил контроль над Конфедеративными штатами, и рабы в тех областях были официально освобождены.Многие из освобожденных вступили в американскую армию и флот, чтобы обеспечить себе свободный статус.

Хотя жизнь чернокожих американцев юридически бесплатна, она не сразу улучшилась. Битва за расовое равенство все еще продолжается в Соединенных Штатах, напоминая о нашем темном прошлом.

Modern Day Рабство

К сожалению, даже через тяжелую работу аболиционистов во всем мире, конец рабства не пришел в 19-м веке. Современное или современное рабство по-прежнему существует по всему миру, часто в таких неожиданных местах.По оценкам экспертов, в настоящее время в неволе находятся около 40,3 миллиона порабощенных людей.

Как выглядит современное рабство?

Существует множество форм современного рабства, все из которых включают людей, которых заставляют работать против их воли. Это может принимать форму проституции, физической кабалы, принудительного труда, торговли людьми, долговой кабалы или просто рождения в рабстве. По оценкам исследователей, во всем мире эти цифры разбиваются до 25 миллионов на принудительных работах 15.4 миллиона в принудительных браках, 4,8 бин сексуальной эксплуатации и более 10 миллионов детей-рабов.

У наиболее уязвимых из нас всегда больше шансов попасть в рабство. Женщин и детей часто заставляют в рабство против их воли, потому что у них нет других вариантов или ресурсов, чтобы дать отпор. В других случаях мигрантов и беженцев продают в рабство при поиске убежища, как в настоящее время происходит с тысячами мусульман-рохинджа, которые в настоящее время работают в тайской рыбной промышленности.

Страны с самой высокой концентрацией

Исследования Глобального индекса рабства показывают, что Северная Корея, Узбекистан, Камбоджа, Индия и Катар имеют самый высокий процент рабства среди своего населения. В Северной Корее примерно 4,37% населения находится в рабстве, большинство из них — правительство Северной Кореи, которое принуждает их к рабству, даже продавая их для работы за границу в России, Китае и даже Соединенных Штатах. В Индии современное рабство часто связано с долговой кабалой, когда людей принуждают к рабству для выплаты долга, своего собственного или от предыдущих поколений.

Как вы можете помочь положить конец рабству в вашем сообществе

Один из способов помочь остановить современное рабство — это знать и понимать знаки. Например, если человек не может уволиться с работы, сообщает о низкой заработной плате, о нем не заботятся должным образом или никогда не говорит сам за себя, он может стать жертвой рабства. Что касается детей, обратите внимание на отсутствие доступа к образованию, плохое питание, потертую одежду и отсутствие времени для игр. Если вы замечаете детские кровати или одежду на фабриках или предприятиях, которым они не принадлежат, это показатель детского рабства.Если вы узнаете какой-либо из этих признаков, позвоните на национальную горячую линию по борьбе с торговлей людьми по телефону 1-888-373-7888, чтобы сообщить об этом.

Присоединяйтесь к нам, чтобы помочь порабощенным гаитянским детям

На соседнем острове Гаити многие дети попали в систему рабства, известную как реставек. Гаити — одна из самых бедных стран на планете, и многие гаитянцы голодают и не могут заботиться о своих детях. В таких ситуациях у них не остается иного выбора, кроме как отправлять своих детей жить в более богатые семьи, чтобы выжить, где они становятся рабами в семье, которой поручено заботиться о них.Эти дети проводят годы своего становления, работая долгие часы с небольшим количеством еды, игр или внимания со стороны окружающих их взрослых.

Restavek Freedom — одна из ведущих благотворительных организаций, стремящихся положить конец детскому рабству на Гаити. Посредством защиты интересов детей, образования и вмешательства наши команды дают гаитянским детям возможность учиться, играть и развиваться. Вы можете сотрудничать с нами через спонсорство детей, творческий сбор средств и многое другое. Помогите нам покончить с рабством еще при нашей жизни.

Распространенные заблуждения о рабстве по мнению историков

Для этого проекта о том, как учащиеся узнают о рабстве в американских школах, The Washington Post попросила известных историков написать эссе об аспектах рабства, которые неправильно понимаются, плохо преподаются или вообще не освещаются в национальных классах.От жестокого разделения семей до сопротивления порабощенных людей и повсеместного порабощения коренных американцев — эти статьи устраняют пробелы в наших общих знаниях о том, что практика рабства означает для Америки.

В 1831 году восстание рабов возглавил Нат Тернер в округе Саутгемптон, штат Вирджиния. Во время восстания несколько человек были убиты на месте дома Уайтхеда, остатки которого можно увидеть здесь. Тернер был признан виновным и повешен. (Мэтт Макклейн / The Washington Post)

Да, восстание было.Но более мелкие акты сопротивления определили повседневную жизнь порабощенных.

При точном преподавании истории американского рабства очень важно рассказывать о сопротивлении афроамериканцев рабству. Сосредоточив внимание на сопротивлении, педагоги разоблачают как ложный миф о том, что рабство было благоприятным институтом и что поработители в своей основе были добрыми. Если бы это было правдой, порабощенные не сопротивлялись бы.

Хасан Кваме Джеффрис — адъюнкт-профессор истории в Университете штата Огайо и ведущий подкаста «Трудно преподавать историю».

Выявление сопротивления также делает очевидным человечество афроамериканцев. Афроамериканцы сопротивлялись, потому что отказались принять свою судьбу. Они хотели свободы, а когда добиться ее оказалось невозможно, они пытались сделать жизнь достойной жизни даже в самых ужасных условиях.

Восстание было наиболее драматичным видом сопротивления рабству. В 1800 году порабощенный кузнец по имени Габриэль, который жил и работал недалеко от Ричмонда, задумал свергнуть рабовладельческий режим Старого Доминиона.Габриэль планировал привести группу вооруженных повстанцев в Ричмонд, чтобы захватить столицу штата. Попутно он намеревался вербовать товарищей порабощенных и был готов убить любого, кто осмелился бы их остановить. И чтобы призвать дух американской революции, а также призвать к лицемерию американских революционеров, которые отказались отменить рабство, он планировал нести знамя с надписью «Смерть или свобода».

Но смелая попытка Габриэля обеспечить себе свободу и спровоцировать восстание, которое распространилось по рабовладельческому Югу, закончилась прежде, чем оно действительно могло начаться.Проливной дождь в ночь восстания задержал планы кузнеца ровно настолько, чтобы заговор был раскрыт парой порабощенных перебежчиков.

Габриэль и еще 26 человек в конечном итоге будут казнены. Однако искатели свободы не выразили ни сожаления, ни раскаяния. «Мне нечего предложить, кроме того, что мог бы предложить генерал Вашингтон, если бы он был взят британцами и предан им суду», — заявил один из соотечественников Габриэля. «Я рискнул своей жизнью, пытаясь добиться свободы моих соотечественников, и готов пожертвовать собой ради их дела.

Восстание, однако, было не единственным способом дать отпор порабощенным афроамериканцам. Их сопротивление принимало разные формы, от очевидных попыток бежать из рабства до почти незаметных актов саботажа и уловок. И хотя восстание стремилось к полному освобождению от рабства, большинство форм сопротивления стремилось к чему-то гораздо меньшему, к тому, чтобы сделать жизнь немного более терпимой, пока, наконец, не наступил День Юбилея. Независимо от формы или функции сопротивление было бесконечным. Пока существовало рабство, афроамериканцы сопротивлялись.

Эффективное обучение сопротивлению требует сосредоточения внимания не только на нескольких очень заметных и чрезвычайно драматичных попытках обеспечить свободу. Соответственно, учителя должны преодолевать бунты. Восстания ясно показывают, что афроамериканцы, участвовавшие в восстании, выступали против рабства. Но поскольку восстания были настолько редкими, когда их обучали изолированно, у студентов создается впечатление, что подавляющее большинство порабощенных людей, которые не восставали, приняли свое рабство. Некоторые даже интерпретируют это как то, что афроамериканцы были соучастниками своего собственного порабощения.

Афроамериканцы сопротивлялись, потому что отказались принять свою судьбу. Они хотели свободы, а когда добиться ее оказалось невозможно, они пытались сделать жизнь достойной жизни даже в самых ужасных условиях.

Хасан Кваме Джеффрис

Недостаточно просто упомянуть одного или двух сбежавших на свободу порабощенных людей. Это имеет тот же эффект, что и сосредоточение внимания на восстании. Это заставляет студентов думать, что только те, кто пытался бежать, хотели их свободы.

Вместо этого учителя должны тратить столько же, если не больше времени, на более изощренные способы сопротивления афроамериканцев, привлекая внимание учеников к повседневным актам неповиновения, которые были гораздо более обычными, чем бунт или бегство.

Учителя должны говорить о том, как порабощенные люди пытались минимизировать количество энергии, затрачиваемой ими на работу на полях, замедляя темп работы, симулируя болезнь, ломая сельскохозяйственные орудия, травмируя животных и саботируя посевы. И как они забрали себе самое необходимое, от еды до одежды, которую они потребляли, делили, обменивали и продавали.

Они должны объяснить, как порабощенные ремесленники оттачивали и изучали навыки, когда это было возможно, от кузнечного дела до шитья одежды, чтобы повысить свою незаменимость для тех, кто извлекал выгоду из своего труда, и уменьшить свои шансы быть проданными и разлученными с любимыми.

Они должны обсудить, как порабощенные люди нападали на собственность своих поработителей, сжигая их дома, сараи и складские сараи. Это были целенаправленные акты экономического возмездия, направленные на нанесение ударов поработителям там, где они больше всего пострадали, в их кошельках и кошельках.

Учителя должны указать на важные культурные пути, которым афроамериканцы сопротивлялись. Порабощенные люди создавали семьи, когда это было возможно, женились, рожали детей и держали этих детей с собой как можно дольше. Они также придерживались африканских культурных традиций, таких как религиозные обряды поклонения, которые до сих пор видны их потомкам.

Сопротивление рабству демонстрирует суровую реальность института и проясняет сущность гуманности порабощенных людей.Но эти важные уроки об американском рабстве теряются, если мы слишком узко учим сопротивлению. Когда мы сосредотачиваемся только на драматических восстаниях или побегах и игнорируем более обычные, приземленные акты сопротивления, такие как замедление работы, у нас создается ложное впечатление, будто афроамериканцы не хотят быть свободными. И ничто не могло быть дальше от истины.

Отец-раб продан от своей семьи. (Библиотека Конгресса)

Ужас рабства включал разлучение семей, несмотря на то, что это изображено в некоторых учебниках истории.

Весной 1859 года на ипподроме недалеко от Саванны, штат Джорджия., более 400 порабощенных людей были проданы с аукциона на крупнейшей в истории США распродаже. Они прибыли с плантаций майора Пирса Батлера и провели всю свою жизнь в рабстве в одной семье. Через два или три поколения мужчин, женщин и детей нужно было продавать семьями, но этого не произошло. Согласно одному сообщению, «муж и жена могли быть проданы в сосновые леса Северной Каролины, их братья и сестры были разбросаны по хлопковым полям Алабамы и рисовым болотам Луизианы, а родители могли остаться на старой плантации. изнурять свою утомленную жизнь тяжелым горем и класть головы в далекие могилы, над которыми их дети никогда не могли бы плакать.

Дайна Рэми Берри — профессор истории Оливера Х. Рэдки Риджентс и заместитель декана аспирантуры Техасского университета в Остине. Кеффрелин Д. Браун — профессор и заслуженный преподаватель университета по изучению культуры в образовательной программе и обучении в UT-Остине. Энтони Л. Браун — профессор учебной программы и преподавания социальных наук в UT-Остине. Кеффрелин Д. Браун и Энтони Л. Браун являются соучредителями / содиректорами Центра инноваций в области расы, преподавания и учебной программы в UT-Остине.

При рассмотрении того, как преподают историю рабства в детском саду до 12-го класса, большинство педагогов подчеркивают, что семьи остались вместе и что рабство в Соединенных Штатах было уникальным по этой причине. В учебниках истории есть изображения кварталов рабов, где мужчины, женщины и дети всех возрастов неторопливо сидят возле своих хижин. Это приятный способ рассказать историю такого бесчеловечного учреждения. Однако реальность рабства с точки зрения порабощения рисует совершенно иную картину.

Большинство порабощенных людей сталкивались с продажами и разлучением четыре-пять раз за свою жизнь. Это означает, что они чаще всего были разлучены со своими семьями. В газетных отчетах, сообщающих об аукционах, человеческая собственность выставлялась на продажу семейными группами, но покупатели редко оставляли семьи в целости и сохранности. Они покупали конкретных порабощенных людей в соответствии со своими потребностями и приоритетами.

Как историк рабства и исследователи учебной программы и обучения, которые также готовят учителей K-12 в Техасском университете в Остине, мы разрабатываем учебную программу, чтобы помочь поделиться этой историей таким образом, чтобы он отражал опыт порабощенных.Как мы учитываем продажу трехдневного младенца на рынке без родителей? Что означает, что мы находим сотни детей младше 10 лет на продажу? Это были реалии рабства, и они отражают историю, которой мы помогаем учителям делиться со своими учениками.

Распродажа мужей, жен и детей была центральной частью системы, и в результате порабощенные люди жили в постоянном страхе. Порабощенные семьи, проданные в Саванне, называли аукцион «Время плача», потому что за двухдневный аукцион было пролито так много слез.Ученые, пишущие об этом, предоставили контекст для этой крупной продажи, и преподаватели могут использовать его, чтобы рассказать своим ученикам о сложностях рабства в США.

Одна из ключевых дилемм, которую должны решить учителя при обучении рабству в США, заключается в признании его как бесчеловечной и деспотической системы, которая повлияла на повседневную жизнь людей. Это была также система, которой люди сопротивлялись и ниспровергали как выражение своей ценности и человечности. Также важно отметить, как эта история находилась в системе анти-черного расизма, в которой черные тела были превращены в товар.

Большинство порабощенных людей сталкивались с продажами и разлучением четыре-пять раз за свою жизнь. Это означает, что они чаще всего были разлучены со своими семьями.

Дайна Рэйми Берри, Кеффрелин Д. Браун и Энтони Л. Браун

Однако для того, чтобы представить эти истории в классе, учителя должны учитывать два преобладающих трения в отношении афроамериканских семей в контексте рабства.

Первый предназначен для того, чтобы учителя тщательно исследовали материальные интересы, связанные с разделением семей и детей.Классы K-12 должны участвовать в историческом исследовании, которое исследует пересечение институциональных интересов порабощенного труда и того, как покупка и продажа матерей, отцов и детей существовала в более широкой индустрии рабства.

Учителя также должны учитывать, как семьи стараются поддерживать отношения в контексте системы, направленной на разделение и рассредоточение чернокожих семей. Например, институт рабства определяет то, что считается «законным» браком и кто может официально вступить в брак.Порабощенным людям обычно отказывали в этом праве. Тем не менее, они искали и создавали любящие союзы, несмотря на институциональные барьеры.

С этой точки зрения мы предлагаем классным комнатам изучить влияние рабства на семьи, учитывая при этом человечность порабощенных африканцев, которые сопротивлялись системным ограничениям, чтобы сохранить надежду. Учителя должны использовать первоисточники, взятые из документов округа, документов о наследстве и писем.

Этот подход сам по себе не только в обучении молодых людей рабству и его влиянию на семьи; он также помогает студентам развить понимание истории расизма в Соединенных Штатах.Изучение случая рабства и его воздействия на семьи позволяет учащимся глубже понять, как раса и расизм сформировались в Соединенных Штатах как структурное явление, затрагивающее повседневную жизнь людей.

Например, учащиеся должны понимать контекст аукциона — обычное зрелище для разделения семей — не просто как социокультурный момент, когда «плохие люди делали плохие вещи», а скорее как механизм правления белой расы. Несмотря на резкое и нормированное воздействие блока аукционной семья сохраняется для поддержания капельку человечества.

Преподавание этих сложных историй — важный шаг в обучении граждан, способных понимать исторические предшественники расового прошлого и настоящего Америки. Для 400 проданных накануне гражданской войны семей, которые пролили слезы и попрощались с близкими, часть их выживания — это наша память о них, и наше преподавание этой истории должно включать в себя то, что они выжили и воссоздали семейные связи.

W.E.B. Дюбуа выступает на Всемирном конгрессе партизан за мир в Париже в 1949 году.(AP) (AP)

«Истребление и порабощение»: двойные ужасы американского рассвета

В конце концов, я хотел бы, чтобы дети узнали, что современные Соединенные Штаты были построены на индийской земле трудом африканцев. . Без насаждений нет мельниц; никаких железных дорог без оговорок. После всех количественных оценок и квалификаций в основе остаются эти два основных исторических факта: истребление и порабощение. Это может показаться суровым, но история сурова — хотя, возможно, не настолько сурова, чтобы нам не пришлось отказаться от надежды изменить ее.

Уолтер Джонсон — профессор истории Уинтропа и профессор афро-американских исследований в Гарвардском университете. Он является автором книг «Душа за душой: жизнь на довоенном невольничьем рынке» и «Разбитое сердце Америки: Сент-Луис и жестокая история Соединенных Штатов».

Уроки, которые я хочу, чтобы мои дети усвоили об истории рабства и Гражданской войны, я получил от W.E.B. «Черная реконструкция в Америке» Дюбуа. Хотя он не останавливается на этом, Дюбуа начинает с идеи, что Хлопковое королевство было построено на земле, украденной у коренных народов Юго-Востока.Далее он описывает рабство как неотъемлемый аспект глобальной капиталистической экономики XIX века: «Гигантские силы воды и пара были задействованы для выполнения мировой работы, и черные рабочие Америки склонились на дне растущей экономики. пирамида торговли и промышленности ». Наш мир был построен рабами.

Для Дюбуа рабство не было системой простой классовой эксплуатации или неизменного расизма. Это был гибрид капитализма и превосходства белых: нечто новое, начавшееся с эпохи работорговли и сохранившееся до настоящего времени.В своем эссе 1920 года «Души белого народа» Дюбуа высказал предположение, что истории капитализма и расизма были переплетены, но никогда не сводились друг к другу: «Когда-либо люди стремились представить свои жертвы отличными от победителей. бесконечно разные, душой и кровью, силой и хитростью, расой и происхождением ». Эксплуатация тоже была «стара как мир».

Но их объединение в работорговле было чем-то новым, чем-то беспрецедентным, чем-то творящим мир.«Имперская ширина этой вещи — ее бросающая вызов небесам дерзость — отмечает ее современную новизну», — писал он о формах капитализма и расизма, которые возникли из работорговли. Расизм настоящего — продукт жадности и высокомерия.

Белый рабочий класс новой экономики — корабельные плотники, моряки, грузчики и рабочие, в понимании Дюбуа, имел выбор. Они могли объединиться с теми, кто трудился и умирал на изнанке империи — туземцами, рабами, зарождающимся темным пролетариатом глобального Юга — или они могли присоединиться к своим боссам и с белизной.«Их подкупили тонко, но эффективно. Разве они не были белыми властителями и не должны ли им участвовать в добыче и изнасилованиях? » Был другой способ.

Для Дюбуа рабство не было системой простой классовой эксплуатации или неизменного расизма. Это был гибрид капитализма и превосходства белых: нечто новое, начавшееся с эпохи работорговли и сохранившееся до настоящего времени.

Уолтер Джонсон

В этом рассказе Гражданская война предоставила белым своего рода второй шанс.Дюбуа рассматривал историю Юга и войну не как «потерянное дело», а как на упущенную, к сожалению, возможность. Лидеры Конфедерации, люди, за памятники которых мы сражаемся сегодня, были, по его мнению, «людьми большого физического, но небольшого морального мужества». Я бы хотел, чтобы мой собственный отец смог дать мне возможность понять мою собственную личность. Конфедеративные предки. Вы можете представить себе мир, отличный от мира ваших старших.

Для Дюбуа решающим событием войны стала «всеобщая забастовка» 4 миллионов порабощенных людей, которые замедлились и двинулись на север, подорвав южную цивилизацию в ее основании.Наряду с выводом рабочей силы из Конфедерации, набор 200 000 чернокожих солдат обеспечил армии Союза решающее преимущество (в этом отношении Дюбуа цитировал не меньшего авторитета, чем Авраама Линкольна). Американская история полна скромных незамеченных героев, указавших путь к лучшему миру.

И решающая роль афроамериканцев в их собственном освобождении предоставила белому рабочему классу всемирно-историческую возможность: шанс присоединиться к черным рабочим в борьбе против баронов земли и труда, которые контролировали и эксплуатировали их обоих.История Юга и Соединенных Штатов берет свое начало от этой упущенной возможности: от триумфа касты — Дюбуа назвал это «вознаграждением за белизну» — над манящей возможностью более широкой эмансипации. «Раб вышел на свободу; постоял краткое мгновение на солнце; затем снова вернулся в рабство ». Мы должны отказаться от привилегий, сокращений и прав в пользу приверженности смирению, справедливости и щедрости.

Так устроен мир; могло быть иначе; на самом деле, это все еще может быть.

Рисунок 1820 года показывает порабощенных людей, проходящих мимо Капитолия США в Вашингтоне. (Архив Халтона / Getty Images)

Порабощенные люди трудились на плантациях. Они также построили города Америки.

В Соединенных Штатах наше понимание рабства чрезмерно сосредоточено на плантационных культурах Юга XIX века. Представления о рабстве, порабощенных людях и рабовладельцах времен периода, когда «хлопок был королем» в течение 30-40 лет, предшествовавших Гражданской войне, доминировали в письменной истории У.Рабство С. и занимало воображение производителей культуры в эпоху после Гражданской войны.

Лесли М. Харрис — профессор истории Северо-Западного университета. Она является автором книги «В тени рабства: афроамериканцы в Нью-Йорке, 1626–1863 годы» и соредактором книги «Рабство и свобода в Саванне».

Это правда, что подавляющее большинство из 4 миллионов человек, порабощенных накануне гражданской войны, работали на хлопковых плантациях и в других сельских районах. Акцент на этом затемняет еще одну важную реальность рабства в Северной Америке: рабский труд также имел решающее значение для городских районов и был таковым с тех пор, как первые порабощенные люди африканского происхождения прибыли на континент.

До Войны за независимость порабощенный африканский труд имел решающее значение для строительства и выживания городов от Бостона до Нового Орлеана. Даже в Джорджии, единственной колонии, основанной для освобождения от рабства, европейцы использовали порабощенный труд, чтобы построить Саванну, первый порт колонии. К 1750 году в Джорджии был отменен официальный запрет на рабство, и порт Саванны, построенный рабами, стал центром атлантической работорговли. Нью-Йорк и Род-Айленд соперничали за право быть столицей работорговли в Северной Америке; к началу 18 века Ньюпорт и Провиденс Р.I. превзошел Нью-Йорк в качестве основного поставщика рабов из Северной Америки в южные колонии и страны Карибского бассейна.

И во всех городских и сельских поселениях порабощенные люди давали труд помимо сельского хозяйства. Порабощенные люди присоединились к европейским армиям для оказания военной помощи, работали в доках, загружая и разгружая корабли, и учились квалифицированному труду вместе с членами европейских семей и наемными слугами, начиная от кузнечного дела до плотницких работ, портняжных работ и т. Д. Порабощенные женщины и дети обеспечивали домашним трудом и продавали товары домашнего производства.

По мере того как рабство в северных городах постепенно прекращалось после Войны за независимость, только что освободившиеся чернокожие мужчины и женщины чаще всего лишались работы, которую они выполняли в качестве рабов. Но на юге белые продолжали нанимать порабощенных (и свободных) чернокожих на широкий круг городских рабочих мест.

Порабощенный труд также имел решающее значение для городских районов с тех пор, как на континент прибыли первые порабощенные люди африканского происхождения.

Лесли М. Харрис

Из-за культурного и экономического капитала, принесенного рабством, белые на довоенном Юге стремились владеть рабами; они не хотели выполнять свою работу.В результате порабощенных людей можно было найти во всех сферах городской экономики. Порабощенные мужчины африканского происхождения занимали квалифицированную работу в южных городах в большем количестве, чем свободные черные мужчины на Севере.

Порабощенные чернокожие женщины работали прислугой, швеями и поварами у поработителей. Южные города также служили центрами торговли рабами и товарами, производимыми рабами. Южные порты вдоль Мексиканского залива и Атлантического побережья приносили прибыль, отправляя рабов по всему Югу и товары рабского производства в северные штаты и Европу.Новый Орлеан соперничает с Нью-Йорком за положение ведущего порта в стране в 19 веке.

Более мелкие внутренние города, такие как Сент-Луис, Мемфис, Натчез, штат Миссисипи, и другие, обслуживали аналогичный процесс для наземной торговли. Многие города, большие и малые, служили правительственными и судебными центрами, в которых белые устанавливали и выносили законы рабства.

Почему важно признать, что в городских районах тоже есть рабство? Одна из причин состоит в том, чтобы понять масштабы и возможности этой системы труда, которая стара, как история человечества.Однако еще более важным является необходимость осознания того, что люди африканского происхождения могут работать в любой форме.

В течение первого столетия после окончания рабства большая часть белого общества усердно работала, чтобы не допустить выхода черных за пределы ограниченного круга рабочих мест. Частью этой работы было представление стереотипов о чернокожих как о изначально непригодных для городской жизни и городских рабочих мест. Белые использовали такие стереотипы, чтобы исключить чернокожих из всех возможностей трудоустройства, жилья и образования.В худшем случае чернокожие люди в городских районах подвергались расовому терроризму через массовое насилие, а их присутствие криминализовалось из-за чрезмерного надзора. По мере того, как мы движемся во втором столетии после освобождения, мы все еще боремся со значением черного труда и черных людей в городских районах.

Иллюстрация «Испанцы, порабощающие индейцев» — часть книги Генри Дэвенпорта Нортропа «Индийские ужасы или резня красных людей» 1891 года. (Universal History Archive / Universal Images Group / Getty Images) (Universal History Archive / Universal Images Group / Getty Images)

Другое рабство: коренные американцы также столкнулись с обширной и унизительной системой рабства

Само слово «рабство» приводит к вспомните африканских мужчин, женщин и детей, сидящих в трюме корабля, или горничных в белых фартуках, суетящихся в довоенном доме.Книги по истории и фильмы подтверждают представление о том, что рабы были черными африканцами, импортированными в Новый Свет. Тем не менее, коренные американцы попали в параллельную систему рабства, которая, как и порабощение африканцев, была ужасной, унизительной и обширной — и большинство сегодняшних американцев не знают об этом или не узнают об этом в школе.

Андрес Ресендес — профессор истории Мексики в Калифорнийском университете в Дэвисе и автор книги «Другое рабство: раскрытая история порабощения индейцев в Америке».

От 2,5 до 5 миллионов коренных американцев были порабощены по всему Западному полушарию за столетия между прибытием Колумба и концом 19 века, когда система заметно пришла в упадок (но не исчезла полностью). В отличие от порабощения африканцев, в которое входил большой процент взрослых мужчин, большинство порабощенных коренных американцев составляли женщины и дети.

В колониальные времена Каролины были основным районом рабства Индии. Жители Новой Англии ловили восставших индейцев и отправляли их работать на плантации в Карибском море.А французские колонисты на востоке Канады взяли в плен тысячи индейцев из внутренних районов района Великих озер.

Однако в течение XVIII и начала XIX веков торговля коренными американцами на Восточном побережье была заменена и почти полностью перекрыта африканцами. Неудивительно, что американцы, живущие к востоку от реки Миссисипи, потеряли осведомленность о более ранних формах кабалы коренных американцев. Когда они говорили или писали о рабстве в XIX веке, они неизменно имели в виду африканское рабство.

Тем не менее, индийское рабство продолжало процветать на Западе и даже расширилось в неспокойном 19 веке. Лучшее свидетельство — письма и дневники американцев, идущих на запад.

Калифорния, возможно, вошла в Соединенные Штаты как «свободный от земли» штат, но американские поселенцы вскоре обнаружили, что покупка и продажа индейцев долгое время были обычным явлением в Золотом штате. Еще в 1846 году первый американский командующий Сан-Франциско признал, что «некоторые люди заключали и продолжают заключать в тюрьмы и заставляют служить индейцам против своей воли», и предупредил, что «индейское население не должно рассматриваться в свете рабов.

В отличие от порабощения африканцев, в которое входил большой процент взрослых мужчин, большинство порабощенных коренных американцев составляли женщины и дети.

Андрес Ресендес

Джеймс С. Кэлхун никогда не ступал в Нью-Мексико, пока не был назначен агентом по делам индейцев в Санта-Фе в апреле 1849 года. Кэлхун вырос на Юге и не ожидал найти рабство в Нью-Мексико. Однако как индийский агент он был поражен сегментацией индийского невольничьего рынка.«Ценность пленников зависит от возраста, пола, красоты и полезности, — писал Кэлхун, — красивые женщины, не прошедшие« шепот и желтый лист », оцениваются от 50 до 150 долларов каждая; мужчин, поскольку они могут быть полезны, наполовину меньше, никогда больше «.

Испанская корона запретила индийское рабство еще в 1542 году, Мексиканская республика предоставила права гражданства всем коренным жителям страны в 1820-х годах, а Конгресс США принял 13-ю поправку, запрещающую как «рабство», так и «принудительное рабство». формулировка, открывшая возможность освобождения всех удерживаемых в рабстве коренных американцев.Тем не менее индийское рабство сохранялось.

Один из самых поразительных аспектов этого другого рабства заключается в том, что, поскольку оно не имело законной основы, искоренить его было чрезвычайно трудно. Формы индийского рабства продолжались в Соединенных Штатах и ​​других частях полушария до конца XIX века, а в отдаленных районах — даже позже. Это другое рабство, замаскированное под долговое рабство или пенитенциарную службу, — невидимое и часто выдающееся за легальную работу — является прямым предшественником тех видов рабства, которые практикуются сегодня.

Согласно последней оценке Walk Free Foundation, международной правозащитной организации, базирующейся в Австралии, 40 миллионов человек в 167 странах живут в той или иной форме «современного» рабства.